Вышеперечисленные примеры демонстрируют, как интеллект не является врожденным, а формируется вследствие воздействия окружающей среды. Если бы вы воспитывались без школьного образования в каком-нибудь племени, то тоже вряд ли смогли бы выполнить простые задания из теста Равена или подсчитать количество орехов в банке, а детский пазл стал бы труднейшей задачей дня. С другой стороны, вы бы овладели массой знаний и способностей, необходимых для выживания в сложнейших природных условиях на планете, – навыков, которыми совсем немногие из читателей этой книги могут похвастаться. Предполагаю, что если бы меня оставили одного в дикой природе Танзании, то я бы, скорее всего, умер от жажды или голода. И то, если бы раньше не отравился ядовитыми ягодами или не угодил в логово гиен. В конечном счете мы приобретаем разные интеллектуальные способности, которые позволяют нам соответствовать требованиям окружающей среды. А наш мозг, в свою очередь, меняется на протяжении всей жизни в ответ на наш опыт.
Итак, интеллект нисколько не похож на сущность. Но из-за эссенциалистских предубеждений мы подспудно ожидаем, что групповые различия в любой сфере, включая IQ, являются результатом разницы в генах между популяциями, не замечая влияния опыта на умственные способности. Херрнстайн и Мюррей не устояли перед соблазном таких неверных, но интуитивно понятных эссенциалистских рассуждений, как и многие другие, кто выдвинул схожие расистские теории развития интеллекта.
В евгеническом движении начала ХХ в. представление об интеллекте как о сущности было сопряжено с интересом к сущности другого человеческого качества – склонности к совершению преступлений. Ключевой заботой евгенического движения были так называемые слабоумные – широко используемое понятие, которое распространялось и на тех, кто плохо учился в школе, и на носителей криминальных наклонностей. Опасения были связаны с тем, что они превзойдут по количеству здравомыслящих сограждан и постепенно «заразят» всю человеческую расу.
Криминальные гены
Бродвейская пьеса 1954 года «Дурное семя» рассказывает историю о любящей и самоотверженной матери по имени Кристина и ее замечательной восьмилетней дочери Роде. Но вскоре становится ясно: Рода не так невинна, как кажется на первый взгляд. Однажды девочка позавидовала своему другу Клоду, который получил медаль за чистописание, опередив ее. Рода встретилась с мальчиком на причале у озера, сняла туфли, в которых танцевала чечетку, и била его стальными носами, пока он не отдал ей медаль. Вдобавок девочка столкнула приятеля в озеро и каждый раз, когда он пытался зацепиться за край причала, била его по пальцам теми же туфлями до тех пор, пока он не утонул. Подобным образом дочь Кристины избавлялась и от других людей, которые доставляли ей неудобства. При этом окружающие считали ее милейшим созданием. Как Рода могла оказаться способной на такие невыразимо ужасные поступки? Пьеса дает вполне правдоподобный ответ: мама девочки Кристина с раннего детства воспитывалась в приемной семье и никогда не видела свою биологическую мать, которая, как выясняется, была серийной убийцей. По всей видимости, маниакальные гены матери Кристины перескочили через поколение и проявились в маленькой милой Роде. Как говорится в пьесе, «некоторые люди – плохое семя: они просто испорчены с рождения, и это никак не изменить»
[391].
Пьеса резонирует с извечным вопросом: как можно понять, почему люди иногда совершают чудовищные преступления? Самые жуткие действия настолько сильно выходят за пределы логически объяснимого, что нам естественным образом хочется сосредоточиться на сущности преступника. Самым удовлетворительным ответом на вопрос, почему Рода совершила свои ужасные преступления, являлось объяснение, что в ней было что-то, что сгнило до самого основания. Именно злобная сущность девочки побудила ее совершить такие поступки.
Английский психиатр XIX в. Генри Маудсли дал простое объяснение: «Злодеи становятся таковыми не по доброй воле… а в силу своих природных наклонностей». Такое видение влечет за собой массу последствий. Например, если корень зла лежит в природе человека и дурное поведение не является результатом опыта, то возможно ли вообще предотвращать преступления? Маудсли дальше описывает криминальность как «неизлечимую болезнь… Пес съедает свою рвоту, а свинья всегда будет валяться в грязи… Каким образом то, что формировалось на протяжении поколений, можно переделать в течение одной жизни? Может ли житель Эфиопии изменить собственный цвет кожи, а леопард – избавиться от пятен?»
[392]. По мнению Маудсли, проблема преступников лежала в их сущности, которая не позволяла им не совершать злодеяний.
Каким экстремальным бы ни казалось мнение Маудсли, оно не было редким для той эпохи. Криминология только зарождалась в то время благодаря итальянскому ученому Чезаре Ломброзо – ключевой фигуре в истории этой науки
[393]. Ломброзо утверждал: несмотря на то что большинство преступлений совершается случайным образом людьми, попавшими в неблагоприятные условия, около 40 % преступников не имели другого выбора – их путь предопределялся с рождения. Сущность этих людей такова, что они предрасположены к совершению преступлений. Ломброзо посвятил большую часть своей карьеры поискам способа определения этой первопричины криминальности. Он был уверен, что ее можно обнаружить, если тщательно изучать голову и лицо человека. Достаточно измерять разные показатели черепа с помощью штангенциркуля и аккуратно протоколировать все черты лица, которые выдают скрытое заболевание. Например, Ломброзо описывал насильников как почти всегда обладающих «сияющими глазами, нежными чертами лица, а также припухшими губами и веками. Большинство из них сухопарые и рахитичные, некоторые горбатые»
[394]. Если внимательно наблюдать и иметь штангенциркуль под рукой, то можно распознать прирожденного преступника и предотвратить беду. Таким образом, теория Ломброзо превратила вопрос «что он сделал?» в вопрос «кем он был?»
[395]. Согласно такому видению надежды на реабилитацию людей, порочных от рождения, не существует. Решить проблему может лишь пожизненное заключение либо смертная казнь.
Многое изменилось со времен Ломброзо, и исследователи больше не ищут криминальную сущность, оценивая необычную форму черепа или припухлость губ
[396]. Но в какой-то степени идея прирожденного преступника сохранилась по сей день, только инструменты в век геномики используются более продвинутые, чем штангенциркуль Ломброзо.
