Гены, предположительно, оправдывают плохое поведение, но не забывайте, что эссенциализм – палка о двух концах. Мысли о генетике криминальности приводят людей не только к оправданию преступлений, но и к большему страху перед обвиняемыми. В конечном счете, если чьи-то гены являются основной причиной его преступлений и они никуда не денутся, то что этот человек может сделать в будущем? Такие выводы заставляют ожидать, что однажды осужденный оступится вновь.
Возьмем, к примеру, случай Гари Косси – капитана команды спасателей Нью-Йорка. В 2005 году его арестовали за владение детской порнографией. Обычно такое преступление карается четырьмя с половиной годами лишения свободы. Но Косси судья Гари Шарп приговорил к шести с половиной годам лишения свободы. По мнению судьи, в течение полутора десятилетий ученые должны были доказать, что тяга к детской порнографии является следствием «гена, с которым ты родился» и от влияния которого «невозможно избавиться». Шарп также заявил, что «мы являемся тем, с чем мы рождаемся. Это единственное объяснение, которое я могу найти… Это то, что не поддается контролю»
[412]. Как и в случае с делом Байюта, судья видел основную причину в проблемных генах обвиняемого. Только в этом случае вместо того, чтобы быть снисходительным ввиду сниженного контроля подсудимого, Шарп увеличил наказание. Ведь проблемные гены Косси будут заставлять его продолжать нарушать закон в течение всей жизни. Позднее адвокаты подали апелляцию, ссылаясь на вынесение приговора на основе несуществующих научных данных, и Косси смягчили наказание.
Мы обнаружили, что многие согласны с утверждениями судьи Шарпа. Вышеупомянутое исследование на основе истории Патрика подтвердило силу обеих позиций, представлявших собой две стороны медали. Участники, которые прочитали о генетической причине нападения Патрика, считали, что он не только не контролировал свои действия. Вдобавок, вероятнее всего, молодой человек вновь совершит преступление в будущем. Когда люди думают о генетических причинах криминальных наклонностей, они испытывают одновременно сострадание к преступнику как к не отдающему себе отчета в своих действиях и желание запереть его и выбросить ключ, прежде чем он вновь что-нибудь совершит.
Когда сущности сталкиваются с евгеникой
Мы уже убедились в силе эссенциалистских предубеждений: идея «генов криминальности» способна подорвать нашу веру в личную ответственность и исправление преступников. Мысли о «генах интеллекта» заставляют вас сдаваться перед лицом трудностей и более пессимистично относиться к инвестициям в образование. Но самой большой расплатой за такое мышление стали события первой половины ХХ в., когда зародилось евгеническое движение. В его основе лежит очень простая логика: если некая первооснова делает человека преступником или интеллектуально недоразвитым, то, возможно, общество должно само культивировать более желаемые сущности. Иначе говоря, решать, кому размножаться, а кому нет. Подобно скотоводу, который стремится скрестить лучшего быка с самой плодовитой коровой, евгеническое движение пыталось применить селективные методы размножения к людям.
Евгеника, которую журналистка Кристин Кеннеолли назвала «худшей идеей в истории»
[413], кажется настолько очевидно зловещей, что сегодня трудно найти человека в здравом уме, который бы открыто поддержал ее. В конце концов, сотни тысяч людей подвергли стерилизации, а миллионы были убиты в фашистской Германии. И все это под лозунгом заботы о том, чтобы их «неправильная» сущность не передалась бы следующим поколениям. Эта первооснова могла быть еврейской, гомосексуальной, цыганской или даже банальным «слабоумием». Из-за того что нацисты пропагандировали евгенику, причем в ненавистном, вызывавшем наибольшее презрение варианте, все движение ассоциируется с опасными и сумасшедшими идеологами. Тем не менее нацисты не были единственными, кто придерживался таких взглядов.
Расцветающее евгеническое движение было широко представлено в 1924 году на ярмарке в Канзасе. Наряду с огромными тыквами, упитанными свиньями и призовыми коровами местных фермеров можно было увидеть и не менее щедрый урожай другого рода, возросший на этих благодатных землях: Дженкинсов, Куперов и Шмидтов. Ярмарка проводила конкурс на «лучшую семью». Его участники проходили замеры, медицинское обследование, физические испытания и тесты на интеллект. Результаты объявлялись по окончании проверок. Победители получали медали наряду с вожделенной грамотой от губернатора, согласно которой они являлись «гражданами высшего сорта». Чем больше были семьи, тем более престижные они получали медали. Ведь основная цель таких конкурсов – воодушевить людей с «правильными генами» передавать свой первоклассный геном следующим поколениям на благо государства
[414].
Но эти попытки вскоре вытеснили обширные программы «негативной евгеники», нацеленные на искоренение обладателей нежелательных сущностей. «Негативная генетика» развернулась в полную силу в США к 1927 году. Интернат для эпилептиков и слабоумных Виргинии требовал стерилизовать одну из больных Кэрри Бак, после того как она родила внебрачного ребенка. Кэрри была 18-летней бездельницей с предположительным уровнем развития, равным девяти годам. Она отказывалась от стерилизации, поэтому дело передали в Верховный суд. Свое требование начальство интерната аргументировало якобы наследственной природой очевидного слабоумия девушки. Мать Кэрри – Эмма – имела за плечами долгую историю проституции и других аморальных поступков, а ее уровень развития оценили как равный восьми годам. Кроме того, по результатам беглого осмотра семимесячного ребенка Кэрри, Вивиан, сделали вывод, что у малышки тоже «не совсем нормальный вид»
[415]. Верховный судья Оливер Уэнделл Холмс-мл. отозвался о деле, используя язык, который шокирует по сей день: «Будет лучше для всего мира, если вместо того, чтобы ждать момента, когда нам придется казнить дегенеративное потомство за преступления или позволить ему умереть с голоду из-за слабоумия, общество сможет предотвратить продолжение рода среди непригодных для этого… Трех поколений имбецилов достаточно»
[416]. Вследствие такого решения суда количество принудительных стерилизаций в США взлетело, и в последующие несколько лет более 60 тысяч американцев – в основном представителей меньшинств и женщин – лишили возможности иметь потомство
[417]. Подобные программы принудительной стерилизации возникли в Канаде, Швеции, Японии и большей части стран Латинской Америки и оставались в силе во многих государствах вплоть до конца 1970-х годов
[418]. Решение о рождении ребенка теперь зависело не только от родителей – государство решало, кого допускать до продолжения рода.
