Вот оно как… я даже потерялся. Вообще похоже это на Луня, мог он этого тащить из Зоны, действительно мог. Никакой тебе хватки, вечно где-то на своих волнах, девчонку вот так же в Зоне подобрал, и любой скажет — обуза, толку не будет, бабам здесь не место. А вот чуть поднатаскал он её по местным достопримечательностям, снаряги прикупил, вооружил — и равных этой парочке просто не стало, могли бы покойному Профессору фору дать. В Красный лес ходили. В Коржино. На Болота. К Янтарю. И всегда улыбка у него, вечно с юморком, неунывающий был сталкер. Только что седой как снег, и глаза страшные. А она, Хип, души в нём не чаяла… и он в ней тоже, видно это было.
— Что, запало что-то в душу и беспокоит, да? — спросил я, и Ересь задумчиво кивнул.
И у меня вот тоже. Попала заноза в сердце и свербит, колет, жжёт даже. А ведь я был уверен, что у них всё нормально сложится, должно было сложиться, чтоб не как у всех. Зона-то его любила, по слухам, даже признавалась, но сама же, подлюга, и убила. Ну и во что теперь верить прикажете? Чем жить? Чего ждать? Погано всё… как же погано, братцы.
Вслух я, конечно, этого не сказал. И даже не успел додумать. Потому что из густых сумерек, из Зоны прыгнуло нечто лёгкое, костлявое, царапнуло лапками по комбезу, а у самых глаз лязгнули чёрные зубы. Тварь не успела вцепиться в лицо, только дохнула тяжёлой, падальной вонью, когда я сшиб её кулаком на землю. Придавить зверя я не успел — издав прерывистый звонкий визг, мутант проворно скрылся, я только успел заметить, что похож он на раздавленного и высохшего до черноты дохлого кота. А за поваленной водонапорной башней, гнилыми сараями и остатками скотника, уже тонувшего в ночной темноте, кто-то ровно затянул густым басом «ллууооооу — умннн», и отрывисто, с кашлем захохотали простуженные голоса.
— Да твою ж дивизию, а! — И я двинул кулаком по коммуникатору. — Давайте там быстрее!
— Пропуск пока согласовывается, — вякнуло из динамика. — Этот твой напарник…
Из темноты захрустели сухой травой неверные шаги, что-то тяжело, с громким влажным шлепком упало на землю. Захихикали, сопя и задыхаясь, новые голоса, натужно, с мокрым хрипом заорали чуть дальше, громко треснула ветка.
Я приложился и наобум выпустил полмагазина в ночь, в темноту, грохнула двумя огненными пучками двустволка Ереси, и в слабой вспышке ружейного выстрела самым краем зрения я заметил белую рожу с тёмными пятнами ввалившихся глаз. И уже ближе, намного ближе, ещё один массивный шлепок и густое, басовитое «уууууууууллнннннн».
— Зараза, пусти! — рявкнул я. — Там согласуете, на месте!
— Идите… — буркнуло в динамике, и мы понеслись. А впереди, на вышке Периметра, начал мощной стальной скороговоркой долбить спаренный «Корд», и над головой застонало, запело, пахнуло горячим воздухом от лохматых огненных верёвок.
— Пригнись, чучело. — Я слегка ткнул бегущего Философа в затылок. — А то башку снесёт, потом в горсть не соберёшь!
На секунду обернувшись, я увидел яркие жёлтые астры попаданий в кирпичный бок разрушенного дома, как в брызги разлетелся коммуникатор, и пластик на столбе немедленно занялся языком пламени, как взлетают и опадают комьями фонтаны грязи, как оторвало большую, вздутую голову заодно с плечом у белёсой шатающейся фигуры.
Овальную дверь открыли, когда наш пятисотметровый спринт уже подходил к концу. Из двери буквально выкатились четыре бойца с «Абаканами», и к звонкому грохоту крупного калибра присоединился злобный треск коротких очередей.
— Нашли, блин, время, мать вашу! — грозно рыкнул один из вояк. — Сталкерьё чёртово! Бегом! Ну, всё, ребята, закрываем.
— В следующий раз заявитесь ночью — пеняйте на себя. Вас, уродов, не жалко, а оборудование попортили, — добавил он же, когда мы уже переводили дух в пропускнике.
— Слушай, сержант… ты поаккуратнее с выражениями. Где ты здесь уродов увидел? — Я показал пропуск. — И если у тебя и твоих… бойцов не хватает ума на то, чтоб впустить людей в ночное время, то урода в другой стороне поищи. Хотя бы в зеркале.
На скулах сержанта вздулись желваки, а глаза сузились.
— Поговори у меня, сталкерюга.
Я промолчал. И военный молчание понял правильно. Иногда случалось, правда, очень редко, что особо рьяные и недалёкие офицеры, щемившие сталкеров, кончали жизнь самоубийством. Или умирали от странных болезней, сходили с ума. Со сталкером дружить надо, он в большинстве своём человек пусть и не совсем нормальный, но для окружающих вполне безобидный. Но травить, в угол загонять его не надо. Потому что, кроме нужных и хороших, попадаются в Зоне совсем не полезные штуковины, от которых жил человек и вдруг помер или, гукая, начал слюни пускать или пулю себе в лоб. И концов не найдёшь, зацепок никаких. Я про это знаю, военный тоже знает. Знает и то, что не прав он в этой ситуации, а лицо перед бойцами терять не хочется. Кивнул слегка, мол, извини. Я тоже кивнул, дав понять, что извинения принимаются. Зона, нервы у всех шалят, такое уж тут место.
— Та-ак… кличка Философ, он же Ересь. По неподтверждённым данным вроде как Соломатин Эдуард, сынок одного бывшего шишки, ныне сидящего. Опять-таки вроде и в банде твой Философ был. Неблагонадёжный у тебя напарник, — подал голос дежурный, до этого что-то щёлкавший на клавиатуре. — Данные неточные, но… придётся тебе завтра в НИИ сходить, а пока пусть у нас посидит.
— Встал на путь исправления, ошибки молодости. — Я покосился на Ересь. — И сидеть ему у вас нежелательно. Будет со мной и никаких безобразиев не сделает.
— Задараствуй, мая Му-урка, задараствуй, дара-хая! — развязно, хлопнув ладонями по бёдрам, исполнил Философ, глумливо покосившись на военных. — Задраствуй, мая Му-уурка, и паращщща-ай!
Ну, тварюка… подведёт под монастырь. Но дежурный просто отвернулся, брезгливо поморщившись, махнул рукой.
— Ладно. Забирай своего… придурка. Но если завтра не будет бумажки, обоих сдам.
Схватив «придурка» за шиворот, я поспешил к камере «очистки и дезинфекции» — чтоб постоять под сильным воздушным потоком, замеряться стационарным дозиметром и окропиться специальным раствором с каким-то резким, «медицинским» запахом. Эту процедуру проходили все, кто возвращался из Зоны на маленький, но тоже огороженный высоким Периметром и строго охраняемый кусочек Большой земли — Чернобыль-7.
— Ты чего глумишь? — спросил я, как только затих шум четырёх мощных «Ветерков» и начались замеры на радиацию.
— А мне по фигу, сталкерок. Я тя предупреждал. — Ересь ухмыльнулся и тут же скривился от боли — синяки у него были всё ещё впечатляющие. Я едва удержался от желания добавить к старым «фонарям» парочку свежих, собственноручно выпеченных фингалов.
«Радиоактивный фон в норме, — сообщил приятный женский голосок из динамика. — Дождитесь, пожалуйста, окончания процедуры дезинфекции. Рекомендуется закрыть глаза до звукового сигнала».
Я почувствовал на лице капельки тумана, остро пахнущего больницей. Сквозь закрытые веки пробился яркий свет, повеяло почти солнечным теплом.
