Именно поэтому примитивен взгляд на потребительскую культуру как на нечто пассивное и уничтожающее навыки. Рост потребления был связан не в последнюю очередь с желанием сделать что-то своими руками и придать дому индивидуальности. На ремонт, самостоятельное изготовление мебели и одежды, а также садоводство приходилась бо́льшая доля потребительских расходов, особенно если учесть огромное количество журналов, специализированных магазинов и рынков. Потребление способствовало вымиранию одних навыков и приводило к зарождению новых. Мужчины стали частью более активной, ориентированной на семью культуры. К 1930-м годам большинство молодых людей лучше держали в руках молоток, чем их дедушки. Возможно, Хайдеггер зря так беспокоился. Да, машины поселились в доме, но и люди его не оставили. Человек потребляющий протянул руку помощи человеку производящему.
И как же в таком случае нам оценить домашнюю революцию в контексте всей истории потребления? С одной стороны, мы видим завершение тенденции, появившейся еще в XVIII веке: бытовая техника пришла на смену слугам. Семьи сократили штат слуг и увеличили число неодушевленных помощников. С другой стороны, однако, на эту тенденцию стоит взглянуть как на контрреволюцию. В XVIII и XIX веках люди стали больше покупать и меньше делать что-либо своими руками. К 1900 году городские жители Америки покупали одежду, а не шили ее. По всей стране, за исключением, пожалуй, отдаленных горных районов, таких как Аппалачи, люди больше не пекли самостоятельно хлеб, не солили и не мариновали продукты, не готовили домашнее мыло или лекарства, а отдавали предпочтение более удобным товарам, которые повсюду рекламировались
[673]. Некоторые начали говорить о том, что дом превращается в пустое место. Что останется от дома, если люди тратят всю свою жизнь только на то, чтобы заработать деньги и затем потратить их в магазине? ХХ век показал, что эти опасения были необоснованными. Больше покупок не означали автоматически меньше домоводства. В самой коммерческой потребительской культуре – в Америке ХХ века – время на ведение домашнего хозяйства не изменилось: это были все те же 52 часа в неделю
[674]. И на то есть две причины. Первая – это увеличение площади жилья и рост числа людей, живущих отдельно. Человеку просто-напросто приходилось убирать больше пространства. Вторая – это увеличение числа бытовых устройств дома. Стиральные машины, пылесосы, электрические утюги и соковыжималки, дрели и швейные машинки – все они либо возродили былые виды деятельности, либо создали совершенно новые. Потребление стало более продуктивным.
На радиоволне
Революция в быту изменила не только то, что человек делал руками, но и то, что он слышал. В особенности на Западе зрение долгое время считалось главным чувством человека, и распространение потребления осуществлялось вначале исключительно через стимуляцию зрительного восприятия – то есть через модные журналы, витрины, яркие огни города. Граммофон и радио добавили в жизнь звука. Они буквально «раскрыли» уши людей. Если культ чистоты закрывал человека от внешнего мира, то радио, наоборот, громогласно вещало в гостиных о новых мирах грез.
Изначально граммофон и радио вовсе не задумывались как инструменты развлечения. Эдисон впервые представил фонограф публике в 1877 году. Первые граммофоны использовались для различных целей, в том числе для диктовки, предоставления свидетельских показаний в суде, для того, чтобы вновь услышать голос близких людей, ушедших в мир иной. Граммофонная компания «Колумбия» в 1890 году предложила композиторам искать вдохновение с помощью своих услуг – они готовы были проигрывать сочиненную ими музыку задом наперед. Во Франции киностудия «Пате» представила специальные музыкальные автоматы, у которых люди могли прослушать песню за 15 сантимов. Компании «Граммофон Ко» и «Виктор» уже открыли звукозаписывающие студии в Сингапуре и Мексике в 1903–1904 годах; именно тогда парижская студия звукозаписи пообещала Клоду Дебюсси обессмертить отрывки из его оперы «Пеллеас и Мелизанда», чем поразила композитора до глубины души. Диски начали вытеснять восковые граммофонные цилиндры еще до Первой мировой войны. Хотя вплоть до 1918 года можно было записать лишь три октавы.
Настоящий бум произошел в 1920-е годы. В 1927 году в Соединенных Штатах было продано 104 миллиона дисков. Один только оперный певец Энрико Карузо принес $2,5 млн звукозаписывающей компании «Виктор». Некоторые артисты боялись, что граммофоны в домах приведут к тому, что живая музыка станет неинтересна публике. Однако все случилось совсем наоборот. Граммофон и радио повысили популярность живых выступлений, так как многие люди приобщились к чарльстону, блэк-боттому и другим модным танцам, ведь теперь можно было репетировать дома. На Малайском архипелаге индустрия звукозаписи использовала мероприятия на стадионах для продвижения невероятно популярной в то время певицы Мисс Соелами, «непревзойденной исполнительницы керончонга на всем острове Ява»
[675].
Однако метаморфоза, произошедшая с радио, впечатляет еще больше: из хобби мальчишек оно превратилось в развлечение для всей семьи. В период между 1901 годом, когда Гульельмо Маркони послал первые сигналы на другой берег Атлантического океана, и началом Первой мировой войны тысячи мальчишек учились собирать приемники и отправлять сигналы с использованием азбуки Морзе. В 1920 году 15-летнему Гарольду Робинсону удалось отправить сигнал из своего дома в Нью-Джерси в Шотландию. В начале 1920-х радио представляло из себя наушники и самостоятельно собранный детекторный приемник. Появился новый тип людей – радиолюбители; школьным учителям также понравилось экспериментировать с радио. Мальчишки копили, чтобы купить детали для приемника в местных магазинах. К 1922 году в Соединенных Штатах было 600 000 радиолюбителей
[676]. Примерно 20 000 станций на низких радиочастотах были заняты американскими детьми. В Гетеборге и других европейских городах открывались радиоклубы, в которые вступали тысячи людей. И в Европе, и в Америке школы играли важную роль в распространении нового хобби. В Пруссии почти половина из них принимала участие в школьном радио – школьникам предлагалось сбалансированное сочетание музыки, литературы, географии и иностранных языков; многие приемники принадлежали учителям
[677]. В Штатах при университетах и сельскохозяйственных колледжах открывались специальные радиокурсы. Радио стало непревзойденным педагогом, подчеркнул в 1924 году Джон Тайгерт. Оно не только возбуждает интерес к окружающему миру, но и так хорошо «учит бережливости, ловкости и науке, что даже лучшие преподаватели нашей страны могут ему позавидовать»
[678].
