Дополнительные различия возникали между мужчинами и женщинами, а также людьми разных возрастов. Восстановление работающим человеком сил с помощью активного досуга являлось одной из ключевых целей режима. Число работающих женщин при социализме выросло, однако из-за дефицитной экономики они оказались под еще более сильным давлением, чем раньше, так как именно они занимались домашним хозяйством. А вот их мужья действительно выиграли от введения более короткой рабочей недели. Исследования по использованию времени показывают, что за период с 1965 по 1971 год свободное время мужчин резко выросло с 37 до 48 часов в неделю, в то время как женщины отвоевали себе лишь один дополнительный час (с 26 до 27 часов). На Западе гендерный разрыв в количестве свободного времени сокращался, а на Востоке он, напротив, становился столь широк, как никогда ранее; в 1965 году на женскую долю приходилось 80 % всех походов по магазинам, уборки и готовки, в 1970 году чуть меньше – 79 %
[895]. Огромное количество времени уходило на шитье, вязание и ремонт одежды. Половина всей женской одежды изготавливалась своими руками, так как в магазинах зачастую не оказывалось подходящего размера, расцветки или узора. Даже в среде самых обеспеченных слоев населения треть женщин регулярно садилась за швейную машинку. Потребление не ограничивалось покупками: что-то люди производили для себя сами, что-то получали в подарок. Старая одежда штопалась, перешивалась и передавалась по наследству младшему поколению. В 1980 году, несмотря на разнообразные попытки увеличить количество и ассортимент товара, половина всех мальчишек и девчонок ходили в поношенной одежде
[896]. В конце 1960-х годов правительство пыталось как-то изменить эту ситуацию, продлив часы работы магазинов. Однако эта мера лишь усилила общую фрустрацию: женщины теперь проводили свои субботы в безуспешных поисках подходящего платья
[897].
Молодежная культура была постоянной головной болью для социалистических режимов. Иллюзия о провозглашенном Ульбрихтом благотворном взаимодействии свободного времени и работы разбилась в пух и прах, когда был опубликован внутренний доклад под названием «Свободное время 69», рассказывавший о том, как свой досуг проводили 8000 школьников и студентов
[898]. По данным этого доклада, каждый второй подросток в Восточной Германии имел портативный радиоприемник, каждый третий владел мопедом, а каждый пятый – кожаной курткой. В это время активно развивалась байкерская среда. Большинство тинейджеров видели смысл жизни в зарабатывании денег для покупки товаров, в свободе и мобильности. Им гораздо больше нравилось слушать музыку, плавать или просто гулять, чем проводить время в ССНМ – коммунистической молодежной организации «Союз свободной немецкой молодежи». В особенности ССНМ не любили подростки из семей рабочих. Сначала режимы пытались запретить бит-музыку, а также искоренить пьянство среди молодых. Ведь секс, наркотики и рок-н-ролл оскорбляют социалистические идеалы. Но такие меры привели лишь к тому, что подростки продолжили делать то, что им нравится, тайком. Многие молодежные клубы продолжали работать. Некоторые устраивали соревнования в духе «кто больше выпьет». Берлинская стена ограничивала свободу передвижения, но запретить радиоволны, джинсы и спиртные напитки оказалось гораздо сложнее. В 1971 году на 11-м съезде ССНМ было открыто объявлено о том, что в молодежной среде проросла «буржуазная потребительская культура». Когда Хонеккер пришел к власти в мае 1971 года, стратегия изменилась: теперь высказывалась бо́льшая толерантность по отношению к длинным волосам и джинсам, даже появились рок-группы, спонсируемые государством
[899]. Едва ли режим мог сделать что-либо другое. Произошедшее было сродни признанию поражения. Идея единообразия социалистической культуры распалась на части.
В каком-то смысле потребительская культура сделала с Востоком то же самое, что она сделала с Западом, уничтожив монополию «официальной культуры». Ключевое отличие заключалось в том, что социалистические режимы строились на предполагаемой симметрии между политикой и культурой, общественной и частной сферами. Преимущества индивидуализма растаптывали эту симметрию. Кроме того, большей толерантности все равно не удалось отвоевать обратно доверие молодежи. К концу 1970-х годов даже самые «социально активные» молодые рабочие проводили максимум два часа в месяц на мероприятиях ССНМ, при том, что ежедневно в течение часа они смотрели телевизор (как правило, западные каналы). Дискотеки и работа в саду были гораздо интереснее, чем собрания ССНМ. Какую одежду кому носить – дело личного вкуса и зависит от социального статуса, в любом случае партия не должна диктовать это. Каждый пятый подросток прикреплял к одежде значки с американским флагом или другими символами западного мира
[900]. В Венгрии, отправляясь на молодежные вечеринки, тинейджеры одевались как звезды британских рок-групп. Социологи обнаружили, что молодые люди в Советском Союзе больше не мечтают стать коммунистическими лидерами или присоединиться к рядам интеллигенции: им скорее хочется быть управляющими магазинов, чтобы иметь доступ к товарам
[901]. К концу 1970-х годов социалистическая культура стала уделом меньшинства.
Культурная борьба шла во всех странах Восточного блока. В Венгрии в начале 1960-х годов активно обсуждалось влияние потребления на общество. Фундаменталисты настаивали, что наличие личного имущества вызывает политическую апатию. Ревизионисты были с этим совершенно не согласны. Чтобы победить капитализм, социализму нужно повысить уровень жизни. Потребление – это социалистическое благо. Если имущество – нечто антисоциалистическое, рассуждали некоторые, то большинство революционеров должно происходить из племен бушменов, у которых есть только набедренная повязка
[902]. Исследователи в Польше пришли к выводу, что люди стремятся обладать вещами ради стабильности. Когда в 1968 году жителей Лодзи спросили, какую роль материальные блага играют в жизни человека, большинство ответили, что они нужны для удобства и развлечений. Почти никого не волновали побочные эффекты. Какими бы нереалистичными ни были многие обещания увеличить количество товаров – а давали их разные политические лидеры, например, Эдвард Герек в 1970-е в Польше, – сам факт их существования демонстрировал доминирование материалистического подхода к жизни. Молодые польские рабочие мечтали о скором повышении уровня жизни. Для студентов счастье означало материальный комфорт
[903]. Многие диссиденты относились с пренебрежением к «потребительству», иногда ссылаясь на более раннюю критику технологического прогресса, восходящую к Хайдеггеру. Другие, например влиятельный диссидент Вацлав Гавел, поддерживали молодежь, садившуюся вокруг магнитофонов и слушающую запрещенную музыку. По словам Гавела, они «стремились в этот момент к истине» и своими действиями утверждали «независимость жизни общества» от лжи и агрессии тоталитаризма
[904].
