Влияние латиноамериканской музыки достигло даже Северного полярного круга, где вдохновленные приезжими музыкантами финны придумали свой собственный тип танго ля-минор, в котором аргентинские ритмы смешивались с фольклорной ностальгией по природе и деревенской жизни. Появились национальные звезды танго, проводились фестивали и соревнования за звание Короля и Королевы Танго, танго стало таким же центральным понятием в финской культуре, как и сауна. В 1960-е годы соперничество между поп-музыкой и танго являло собой борьбу за финскую душу и сохранение деревенского образа жизни в становящейся все более урбанизированной Финляндии: доля финнов, живущих в городах, выросла почти в два раза – с 32 % в 1950 году до 60 % в 1980 году. Поп-музыка была представлена в первую очередь британскими Beatles и Rolling Stones; американское влияние оказалось не таким внушительным, и лишь в апреле 1966 года американский хит – Нэнси Синатра с ее знаменитой песней «These Boots are Made for Walkin» – смог подняться на пятую строчку хит-парада. Защитники финского танго возвещали нравственное падение молодежи и говорили о гендерной путанице из-за длинноволосых музыкантов и их фанатов. Песни в ритме танго рисовали город холодным и одиноким. Поп-музыканты высмеивали танго, называя его отсталым жанром крестьян, оторванных от современности. «Восхищаюсь группами, – говорил один музыкант в 1967 году, – которые осмеливаются путешествовать севернее Йювяскюли [центральная Финляндия], хотя 90 % их репертуара не танго… в Остроботнии одной группе даже угрожали ножом, так как они исполнили недостаточно песен в этом стиле»
[956]. Со временем страсти несколько улеглись, и танго нашло своих почитателей также в Хельсинки и Турку – на урбанизированном юге страны. Смешение стилей можно увидеть и в недавно появившихся жанрах, например, постпанковый финский регги с непревзойденным хитом этого жанра – «Hän haluaa huussin» («Он хочет биотуалет»)
[957].
Иногда приспосабливаемость и непоколебимая жизнеспособность национальных и региональных музыкальных стилей являлись заслугой протекции сверху. Франция – отличный тому пример. В 1986 году правительство приняло закон (закон Леотарда), по которому 40 % всего радиоэфира должны были занимать французские песни и французский язык. Французские музыканты, поющие на английском или других иностранных языках, оказались не в лучшем положении. Государственное телевидение обязано было тратить по крайней мере 2,5 % своей выручки на производство французского кино. Кроме того, 40 % всех фильмов, транслируемых по телевидению, должны были быть французского производства. До сегодняшнего дня Франция отказывается поддаться американскому давлению и не позволяет соглашениям о свободной торговле добраться до своих национальных сокровищ – французской музыки и французского кино
[958].
Некоторые утверждают, что, несмотря на тот факт, что люди в развитых странах наслаждаются разной музыкой, едой и тому подобным, изобилие вынуждает их вести примерно одинаковый образ жизни – все они потребляют одинаково. Опровергнуть или подтвердить данное предположение сложно, потому что исследования американизации и глобализации, как правило, фокусировали свое внимание прежде всего на товарах, а не на том, что люди с ними делают. И все же некоторую информацию можно постараться отыскать, изучив данные об использовании времени, которые начали собирать в 1960-е годы. Одной группе ученых удалось сравнить особенности, которые прием пищи и чтение носят в Соединенных Штатах, Франции, Великобритании, Нидерландах и Норвегии. В период с 1970 по 2000 год жители всех этих стран начали чаще есть вне дома, однако происходило это по-разному. Британцы и американцы к 2000 году тратили в среднем 25–30 минут в день на прием пищи вне дома. Норвежцы тратили на походы в ресторан или кафе гораздо меньше времени (14 минут в день). Французы чаще ужинали в ресторанах (как и сейчас), однако они ежедневно тратили полтора часа в день на прием пищи дома, а вот американцы стали есть дома меньше – всего 40 минут в день. Как видите, изобилие не привело к стандартизации ежедневных привычек и ритмов. Французы, швейцарцы и итальянцы любят проводить время за ужином или обедом, наслаждаясь не только приемом пищи, но и общением со своими компаньонами. Американцы же, скорее, перекусывают, нередко в одиночку, параллельно делая другие вещи.
Конечно, это все усредненные цифры, потому возникает следующий вопрос: насколько разными все эти привычки были в разных слоях населения? Все ли жители одной и той же страны одинаковое количество времени смотрели телевизор, занимались спортом, читали? Накануне эпохи изобилия привычки были распределены крайне неравномерно. В 1946 году, например, две трети населения Великобритании регулярно ходили в кино, в то время как одна треть населения ни разу не была в кинотеатре. Американизация, будь она вездесущей, должна была бы по мере роста уровня жизни создать монокультуру. Одно исследование, посвященное чтению, продемонстрировало, однако, гораздо более сложную картину. В Норвегии и Нидерландах чтение книг и журналов остается тем видом досуга, который близок многим. В Соединенных Штатах чтение стало уделом меньшинства, но те, кто все-таки читал, стали читать все больше – 87 минут в день в 1998 году (сравните это с 47 минутами, которые отводили на чтение норвежцы и британцы)
[959]. Спорным кажется утверждение, что Интернет и прочие медиа уничтожают чтение как хобби. Да, люди стали меньше читать печатные журналы, а вот книги популярны как никогда. В Нидерландах и Великобритании наиболее активные пользователи Интернета оказываются одновременно и большими (а не меньшими) любителями чтения
[960].
