Крещендо
От начала любой истории нередко зависит вывод, к которому приходят в конце. Рост ВВП свыше 10 % в год в Японии (1955–1973), в Китае (1979–2011) и в Индии 8,7 % (2003–2008) оказался совершенно неожиданным событием, и неудивительно, что многие историки выбрали в качестве точек отсчета для будущих трансформаций японское экономическое чудо, политику открытости Дэн Сяопина в Китае и либеральные реформы 1991 года в Индии. Разумеется, массовая покупка телевизоров, машин, кондиционеров и тому подобных вещей оказалась возможна благодаря феноменальному экономическому росту, усилению покупательной способности и большему выбору
[964].
Однако если копнуть чуть глубже, станет очевидно, что недавние изменения вовсе не являются такими уж внезапными переменами. По сути, маоизм в Китае и деятельность Неру в Индии были короткими, пусть и глубокими, отклонениями от более длительного пути экономического развития. Мао превратил купцов и покупателей снова в крестьян. В момент рождения Китайской Народной Республики в 1949 году Пекин являлся цветущим городом с 10 000 ресторанов и закусочных. К 1979 году их осталось всего 656. Дефицит коснулся не только товаров, но и услуг по их обслуживанию. В городе не хватало продавцов, точильщиков ножей и механиков, которые могли бы отремонтировать велосипеды
[965]. Тем временем Индия, «встретившись со своей судьбой» в ночь на 15 августа 1947 года, отвернулась от всего остального мира. Для Неру независимость означала автаркию, построение заводов и электростанций, но не шопинг. Потребление несло на себе клеймо империализма. Когда-то по Индийскому океану ходили торговые суда огромного числа стран, теперь же движение по нему почти прекратилось; участие Индии в мировой торговле упало с 2,4 % в 1947 году до 0,4 % в 1990-м
[966]. Либерализацию в этой связи необходимо рассматривать как возвращение к прежней, исторической траектории.
Соответственно, и трата денег, и приобретение товаров – вовсе не новые для Азии явления, которые были заимствованы у Запада и применены на сдержанном и «традиционном» Востоке. Сегодняшнее изобилие имеет глубокие, самобытные корни. В древнеиндийском политическом и экономическом трактате «Артхашастра» (примерно 300 век до н. э. – 150 век н. э.) мудрый царь описывается как тот, кто «завоевывает любовь своего народа тем, что обогащает его и творит ему добро»
[967]. В «Артхашастре» также говорится, что дхарма (духовное благоденствие) и кама (удовольствие) зависят от материального благополучия. В изобилии и удовольствии нет ничего плохого, если человек их контролирует. В китайском языке слова «мальчик» и «рыба», обозначающие символы удачи, созвучны выражению «изобилие вещей». Ранее в этой книге описывалось то, как мода и домашний комфорт наложили отпечаток на позднюю эпоху Мин в Китае и на колониальную Индию. Около 1900 года произошли существенные изменения в потреблении, связанные с появлением брендовых товаров и новых технологий, которые обещали сделать жизнь более современной. Некоторые из них приходили напрямую с Запада, например, немецкое пиво, шеффилдские ножи и шведские спички. Другие являлись продуктами отечественного производства, например, китайская зубная паста «Двойная жемчужина» или «Кайзерское пиво» – японский лагер, который пытался набрать популярность на волне любви к ферментированному немецкому пиву и неприятия безвкусного английского эля.
Самый большой отклик современная потребительская культура нашла в Японии. Магазины, рестораны, а также традиционные изделия, такие как гребни и веера, повсеместно присутствовали в жизни Эдо в XVIII веке. Инновации начали активно вторгаться в жизнь страны с момента установления дипломатических отношений между Японией и США в лице коммодора Перри в 1854 году. В отношении путей сообщения и системы коммуникаций буквально произошла революция. Новые стили отныне появлялись чаще и распространялись быстрее. Желание японского правительства модернизировать страну существовало параллельно с желанием реформировать образ жизни. Япония хотела взять самое лучшее от западного мира – американский бейсбол и немецкое пиво. Восхищение немецкой промышленной и военной мощью в 1890-е и 1990-е годы оставило свой отпечаток на японском вкусе. Офицеры армии, студенты и бизнесмены возвращались из Берлина с любовью к лагеру. Чтобы идти в ногу со временем, необходимо не только думать как немец, но и пить как немец – вот сильное сочетание! В Киото профессора настаивали на том, чтобы в университете поставили кран для розлива пива. Когда же члены «Берлинской пивной ассоциации» собирались в Токио, каждый из них, по словам очевидцев, выпивал по три литра пива – внушительный объем даже по немецким стандартам
[968].
В истории потребления Азии несколько стадий слились в один этап.
Впрочем, западные товары и пристрастия редко импортировались целиком. Их приходилось подстраивать под местную моду и привычки. Современность творилась на местах. Кимоно, к примеру, впервые было модернизировано в XVIII веке – к нему добавили широкий пояс (obi). К 1900 году благодаря смесям из шелка и хлопка появились новые ткани, и поверх одежды стали накидывать легкие шали и плащи. В межвоенный период некоторые женщины начали добавлять к своим кимоно воротники из лисьего меха. Другие переделывали неиспользуемые кимоно в одежду западного стиля. Многие служащие носили на работу западные костюмы, придавая им более «японский» вид с помощью булавок и других аксессуаров; возвратившись домой, они облачались в привычную японскую одежду. Западные продукты, такие как мыло и аспирин, прочно входили в быт людей, так же как карри и прочие импортированные гибридные товары. К 1920 году универсальные магазины, рестораны в западном стиле, пивные и парки с площадками для бейсбола уже были обычным делом для японских городов.
Не стоит, тем не менее, преувеличивать масштабы трансформаций. Они осуществлялись постепенно и неравномерно, в каждом классе и регионе по-разному. О «современном образе жизни» скорее говорили, чем жили в соответствии с ним. В 1925 году Кон Вадзиро, профессор архитектуры, наблюдал за сотнями женщин в Гиндзе, культурном центре Токио, и обнаружил, что лишь немногие из них носят западную одежду. Японская «модница» существовала скорее в воображении. На неурбанизированном севере страны большинство людей не владели каким бы то ни было имуществом, не говоря уже о зарубежных товарах; у многих не было даже матраца. Однако в период между 1904 и 1939 годами личное потребление росло на 2–3 % в год, и хотя это, конечно, меньше, чем 8 % в 1950–1960-е годы, для того времени это был вполне нормальный показатель. Эти проценты означали больше мяса и больше разнообразной пищи на столе. Белый рис, некогда предмет роскоши, начал превращаться в продукт первой необходимости: его теперь ели три раза в день. Люди стали тратить больше денег на алкоголь, сладости, мебель, развлечения, танцы и кино. Карманные часы когда-то являлись главной гордостью коллекционеров, которые привозили их из Швейцарии, а теперь они становились популярным аксессуаром, который массово производили в Японии компании Seikosha и Osaka Watch Company. К концу 1930-х годов радио звучало в трети японских домов, а доля трат на еду в семейных бюджетах упала ниже 50 %. И эти изменения касались не только хорошо образованной элиты. В 1927 году исследователи выяснили, что клерки и рабочие тратят 7 % своего заработка на алкоголь, табак и сладости, а 11 % – на отдых и вечеринки. Рабочие, так же, как и профессора из Киото, могли позволить себе пить пиво, а не саке
[969].
