При более внимательном взгляде на ситуацию становится понятно, что дать определение среднему классу в странах Азии очень сложно. Трудно соотнести современных китайских миллионеров с состоянием в 3 миллиона юаней ($120 000) и 20 % самых богатых городских семей с наличным доходом $2000 в год. Для большинства людей в Китае, Индии и в Азии в целом принадлежность к среднему классу означает не еженедельные походы в торговый центр, а ежедневную войну со счетами за образование и лечение. Большинство буржуа проживают в весьма стесненных условиях.
Ограничения в потреблении также хорошо заметны в Южной Азии. Исследователи наблюдали за жизнью служащих и квалифицированных специалистов в Калькутте и Силигури, Северная Бенгалия, в период с 1999 по 2006 год. У большинства из них росли зарплаты, дома имелись телевизор и холодильник. Они приветствовали появление кабельного телевидения, шопинг считали прогрессивным и даже освобождающим – «почему, раз я женщина, я обязана торчать дома весь день у плиты и заниматься уборкой? Я хочу выйти на улицу, пройтись по магазинам. Ведь шопинг постоянно показывают по телевизору… Это занятие новой, современной женщины». В то же самое время растущие цены заставляли этих людей быть бережливыми. Они отказывали себе в походах в кино и ресторанах, чистили зубы местной пастой Babool, а не американской Colgate, лакомились местными сладостями, а не брендовыми, и чаще отправлялись в библиотеку, а не в книжный магазин
[1008].
Благосостояние многих по-прежнему зависело от подарков, одолжений и удачи. С их помощью людям удавалось создать хотя бы видимость комфортной жизни среднего класса, причем делали они это в такой же манере, как когда-то великий теоретик капитализма Карл Маркс. Заглянем в квартиру офисного работника, который трудится на благо рекламного агентства в Шри-Ланке в начале 1990-х годов. В его гостиной стоят диван, два стула, обеденный стол. На стене висит литография с изображением бирманской деревни. В комнате есть телефон, радио, черно-белый телевизор National, которому уже 13 лет, и еще более старый, уже сломанный магнитофон. Ни одну из этих вещей он не купил сам. Телевизор подарил один европеец еще в то время, когда этот служащий работал водителем. Магнитофон достался ему от другого сотрудника. Мебель – от семьи и друзей. Стиральная машина была одолжена у соседа на то время, пока тот учится в Китае. Лишь дешевые занавески он приобрел на свои деньги. Бо́льшая часть его зарплаты уходит на еду, лекарства для жены и оплату обучения детей
[1009]. Маркетологов удивляли размеры рынка подержанных товаров в Индии, чересчур скромные для такой бедной страны: лишь 8 % всех радиоприемников, проданных в сельских районах, являлись подержанными
[1010]. Возможно, данный факт подтверждает истинность популярного мнения, что новое всегда лучше; возможно также, что он напрямую связан с системой взаимовыручки, подарков и одолжений.
В любой современной истории дом представляет собой энергетическую копилку культуры потребления. В нем сосредоточены комфорт и удобства, воспоминания семьи и «я» каждого ее члена, обретаемое через вещи. Та поэтапная трансформация дома, которая происходила на Западе постепенно, обернулась для Китая настоящей революцией. Меньше чем за десятилетие Китай превратился в нацию владельцев имущества. По сравнению с этим достижения Герберта Гувера и Маргарет Тэтчер – инициаторов демократии домовладельцев в США и Великобритании – кажутся несерьезными. За шестнадцать месяцев в 1997–1998 годах Китай продал государственного жилья на сумму 8 миллионов юаней, что является беспрецедентной в своем роде передачей благосостояния. Большинство «трудовых коллективов» продавали квартиры своим членам по искусственно заниженным ценам. Продажа жилья послужила почти таким же мощным стимулом для развития страны, как «Новый курс» в Америке 1933 года
[1011]. Если бы новых домовладельцев заставили платить рыночную цену за новое жилье, их потребительские расходы резко снизились бы.
Приватизация сменила ориентированность жизни человека с трудового коллектива (danwei) на дом. До 1990-х годов трудовой коллектив являлся мини-сообществом, совместным существованием 24 часа в сутки. Приемы пищи, спортивные состязания, труд и общение – все организовывалось трудовым коллективом и происходило внутри него. Чтобы отправиться в путешествие или забронировать отель, необходимо было попросить разрешения у трудового коллектива. Он распределял часы, одежду и прочие нормированные товары. И он же выдавал ключи от жилья. В подобной системе дом значил для человека едва ли больше, чем просто место, где можно поспать. Да и выглядел он довольно жалко. Кампания «Большой скачок» (1958–1961), призванная индустриализовать страну, оказалась огромным шагом назад в том, что касается стандартов жилищного строительства. Нехватка стали и цемента препятствовала созданию современных зданий. Используя буквально то, что было под рукой, строители возводили в 1960-х годах простые землебитные строения. В этих домах остро чувствовался дефицит, они были перенаселены, людям не хватало личного пространства. В 1985 году одно из первых исследований на эту тему выявило, что в среднем один человек имеет в своем распоряжении менее 4 м2. Многие семьи готовили в коридорах, несколько семей вынуждены были пользоваться одним общим туалетом и одним-единственным краном. Спустя два года партия официально похоронила идеал совместного проживания. «У каждой семьи, – звучали новые лозунги, – должен быть отдельный дом с отдельным входом. В доме должны быть спальня, кухня, ванная и кладовка»
[1012]. К 2002 году девять из десяти домов в Шанхае соответствовали заданным параметрам. Семья как единица строения общества одержала победу. До сих пор пространство в доме рассматривалось лишь с точки зрения обеспечения спальных мест. Теперь же государство признало, что дом – это место и для жизни. В доме должны существовать отдельные пространства для отдыха, общения и учебы. И он должен быть достаточно большим, чтобы в нем могли уместиться телевизор, кухонная плита, душ и стиральная машина. За десятилетие городские дома увеличились в своих размерах в два раза.
Благодаря строительному буму у миллионов людей появился шанс обрести уединение. Люди стали более закрытыми. Один тридцатилетний инженер, который переехал в комплекс Vanke Garden City в Шанхае, так рассказывал об этом: «В месте, где я вырос, соседи всегда знали, какую оценку я получил на экзамене, какую мебель купили мои родители и даже что у нас было на обед. В моей нынешней квартире мне не приходится ежедневно сталкиваться с любопытными взглядами и постоянным вниманием к моей личной жизни»
[1013]. Миллионы новых квартир продавались без встроенной кухни и ванной, без электропроводки и какой-либо отделки. Новоселы с гордостью обставляли квартиру по собственному вкусу. В 2000 году на ремонт жилья жители Шанхая потратили сбережения, накопленные за несколько лет.
