Рост банкротств привел к переоценке ценностей.
Сравнивать национальные исследования не всегда правомерно, однако сложно отказаться от искушения и не сравнить данные расточительной Америки с данными сверхбережливой Германии. В том же самом году 49 % немецких семей делали сбережения (в 2003-м копили 59 %); интересно, что почти каждая вторая молодая семья постоянно откладывала деньги. Большинство из них откладывали, конечно, лишь самую малую часть своих доходов. В действительности немцы получили репутацию бережливой нации не потому, что все они делают больше сбережений, а потому, что небольшое богатое меньшинство (8 %) откладывало 30 % своего дохода
[1153].
Несмотря на миллионы кредиток и телевизоров, купленных в рассрочку, отношение людей к кредитам не сильно изменилось за многие десятилетия. В 1979 году 31 % британцев считали, что брать кредит – «всегда плохая идея». В 2002 году, после двадцати лет кредитного бума, этот показатель нисколько не изменился. И в 1979, и в 2002 годах лишь каждый седьмой житель Англии видел в кредите «разумный способ купить нужные вещи». Некоторые также говорили, что кредит – это комфорт. В период между двумя войнами в Великобритании мебель, купленную в рассрочку, привозили в «невзрачных грузовиках», чтобы семью не считали расточительной
[1154]. Подобные хитрости, еще существовавшие на протяжении 1960-х годов, сегодня больше не встретить, однако это не значит, что современные люди с гордостью заявляют о наличии у них кредита. Для многих кредит по-прежнему имеет привкус аморальности.
Итак, мы убедились, что рост кредитов обусловил рост потребления. А что же с противоположным направлением? Связан ли рост желаний людей с увеличением количества должников? Чрезмерное потребление обвиняют в лишних долгах на протяжении не одного столетия. В 1900 году реформаторы жаловались, что рабочие пристрастились к вину, когда им повысили зарплату. Спустя столетие рост банкротств частных лиц в момент расцвета кредитов привел к похожей переоценке ценностей по всему миру. В Соединенных Штатах в 1992 году чуть менее одного миллиона людей объявили себя банкротами. Спустя шесть лет их число выросло до 1,4 миллиона. В соседней Канаде банкротство частных лиц росло на 9 % в год в течение 1990-х. В Японии в 2005 году о своей несостоятельности заявили 217 000 человек
[1155]. Чрезмерная задолженность стала глобальной проблемой. Проводить сравнения между странами довольно сложно: дело в том, что законы о банкротстве и определении излишней задолженности сильно отличаются и к тому же меняются со временем. Одной из причин резкого роста банкротств стало то, что буквально везде официальные реформы облегчили должникам процесс объявления о своей несостоятельности. Великобритания приняла Закон о неплатежеспособности в 1986 году. Многие европейские страны приняли похожие законы и поправки в 1990-е годы; Япония присоединилась в 2005 году
[1156]. Эксперты подсчитали, что с 1999 по 2004 год около 2 % финских семей имели бремя излишней задолженности, во Франции – 3 % семей, в Нидерландах – 4 % и по 7 % в Великобритании и Германии. В Соединенных Штатах число семей, которые заявляли о своем банкротстве, достигло 1,7 % в 2004 году, однако норма задолженности, вероятно, приближалась к 12 %
[1157].
Как же люди умудрились попасть в такое затруднительное положение? И в Германии, и в Соединенных Штатах множество исследований пришли к одному и тому же выводу. Дорога к неплатежеспособности вымощена безработицей, низким доходом, плохим здоровьем и разводами. Родители-одиночки – и в особенности матери с низким заработком – представляют основную группу риска. Неумение вести бюджет, как и стремление к роскошной жизни не по средствам, имеют место быть лишь в незначительном количестве случаев. Неплатежеспособность американских семей среднего класса больше связана с невозможностью оплатить обучение детей и жилье из-за падения доходов, а не со слишком частыми прогулками по торговым центрам
[1158].
Демократизация кредитов никогда не была полной или одинаковой для всех. В 1980-х и 1990-х годах у малоимущих и у представителей национальных меньшинств действительно появился более свободный доступ к кредитам и ипотекам. Однако назвать такой поворот событий благом довольно трудно. Да, некоторые в результате смогли занять место на эскалаторе, ведущем вверх, однако тех, у кого уже были проблемы с долгами, трясина денежных бедствий засосала еще глубже. Сегодня, как и в прошлом, самые бедные страдают вдвойне – из-за низкого дохода и от высоких процентных ставок. Финансовая неустроенность и социальная изоляция по-прежнему идут рука об руку. Расположение филиалов банков отлично демонстрирует «карту неравенства». С 1975 по 1995 год в Соединенных Штатах банки открыли на 30 % больше филиалов, чем раньше. В бедных районах им пришлось закрыть 21 % филиалов спустя какое-то время. Образовавшийся вакуум заполнили компании, предоставляющие краткосрочные необеспеченные кредиты «до получки». В Великобритании сегодня 7 % населения живет полностью вне существующего мира финансов, не имеет счета в банке, сбережений, пенсии, страховки или кредитной карты. За свою жизнь американцы, не имеющие счета в банке, отдают компаниям, которые предоставляют моментальные кредиты, примерно $15 000 одних только комиссий. Проценты, которые берут за свои услуги современные британские ростовщики, варьируются от 100 %–500 % и выше
[1159]. Это как раз и означает, что «бедные платят больше». Британские исследователи обнаружили (и это неудивительно), что «повсеместный отказ от потребительского кредита среди людей, далеких от финансовых услуг, всегда соседствует с убеждением, что кредит стоит брать только тогда, когда уже совсем все плохо»
[1160]. Кредит в их понимании – крайняя мера, к которой приходится прибегать, когда не хватает на ботинки детям или подарки к Рождеству; едва ли многие берут его для того, чтобы потешить себя покупками в торговом центре.
