Поиск истинного взаимодействия всех трех факторов не является задачей данной книги. Однако нам любопытно узнать, насколько наша роль потребителей повлияла на то, как мы используем и ощущаем время. Одним словом, заплатили ли мы за изобилие нехваткой времени? На этот вопрос существует два утвердительных ответа, несколько, впрочем, разнящихся. Одни считают время жертвой неуемного потребления. Люди в обществах изобилия стремятся выжать максимальную выгоду из каждого рабочего часа, при этом каждый час становится дороже и на свободное время смотрят с точки зрения упущенного дохода. Пытаясь как-то компенсировать упущенную выгоду, люди стремятся извлечь больше пользы из свободного времени, поэтому потребляют больше вещей, при том делая все поверхностно. Виды деятельности, которые требуют времени и навыков, заменяются растущей горой новых вещей, которые помогают испытать чувство постоянного удовлетворения. Назовем эту теорию синдромом ребенка в кондитерском магазине. Второй положительный ответ уходит чуть глубже. В обществе потребителей, где товары покупают ради статуса, а реклама повсюду, люди привыкают хотеть больше и больше. Они обменивают свободное время на большее количество рабочих часов, чтобы быть в состоянии удовлетворить свои растущие материальные запросы. Получается некая форма добровольного рабства. В результате страдает как качество, так и количество свободного времени. Людям приходится бежать быстрее и дольше, чтобы «прокормить» свое привыкшее к неразумному потреблению эго. Назовем эту теорию синдромом белки в колесе. Так насколько каждый из ответов на заданный нами вопрос близок к истине?
[1190]
Со временем они загнали себя в потребительскую ловушку под названием «работай и трать».
Революция досуга: в рабочем процессе
Британец, родившийся в 1840-е годы, тратил 124 000 часа на работу в течение сорока лет своей рабочей деятельности. Его прапраправнук, уходя на пенсию в 1981 году, также имел за плечами сорок лет трудового стажа, однако общая сумма отработанных им часов составляла всего лишь 69 000. Также ему с большой вероятностью предстояло прожить на двадцать лет больше своего предка. В то время как его прапрапрадедушка проводил половину времени, свободного ото сна, за работой, он тратил на работу лишь 20 % этого времени
[1191]. Эти данные о сокращении рабочих часов настолько красноречивы, что совершенно непонятно, как мы сегодня можем сомневаться в том, что ХХ век стал настоящей революцией досуга? И тем не менее природа этой революции и само ее наличие до сих пор являются предметом жарких споров. Нет ничего удивительного в том, что трансформация, затронувшая работу и свободное время, подвергается критике в первую очередь со стороны самого главного из всех обществ изобилия – Соединенных Штатов.
Оптимисты могут ссылаться на данные о рабочем времени, собранные Ангусом Маддисоном, одним из основателей истории в числах. В 1900 году американский рабочий трудился 2700 часов в год. К 1980-м годам это число составляло уже 1600 часов. Однако в 1991 году социолог Джульет Шор вывела статистику и для пессимистов. Она обнаружила, что начиная с 1960-х годов американцы, вместо того чтобы больше радоваться жизни и наслаждаться большим количеством свободного времени, стали больше работать и чувствуют себя более несчастными. Теория Шор является интерпретацией синдрома белки в колесе, но с новыми аргументами. Культура многочасовой работы, утверждала она, берет начало в среде американских капиталистов: им было гораздо проще эксплуатировать и контролировать сотрудников с полной занятостью, чем мобильных сотрудников, работающих неполный рабочий день. Рабочие, которые в иных обстоятельствах могли бы предпочесть досуг, купились на более высокую зарплату. Со временем они загнали себя в потребительскую ловушку под названием «работай и трать».
Большинство ученых, занимающихся изучением использования времени, увидели в пессимистическом исследовании Шор нестыковки. Джон Робинсон и Джеффри Годби продемонстрировали, что рабочие часы действительно сократились между 1965 и 1985 годами на семь часов для мужчин и шесть часов для женщин. В 1985 году среднестатистический американец тратил сорок часов на работу в неделю. Исследователи также не увидели гендерной «пропасти в досуге», о которой говорила пессимистическая теория. Женщины больше не несли двойной или тройной нагрузки (кухня, дети и работа), стремясь обеспечить мужа как можно бо́льшим количеством свободного времени. Зарождалось «бесполое общество», в котором мужчины и женщины проводят время примерно одинаково
[1192].
Какая же из версий достоверна? Не в последнюю очередь столь разные интерпретации связаны с разными методами проведения опросов. Шор основывала свое исследование на субъективных оценках. Да, американцы действительно ощущали, что выматываются на работе – никто не спорит с тем, что в Соединенных Штатах, как и в развитых странах вообще, число людей, считающих жизнь сплошным стрессом, неуклонно росло начиная с 1970-х годов
[1193]. Однако наше субъективное восприятие, к сожалению, очень плохой судья в отношении времени. «Чем счастливее момент, тем короче он нам кажется», – утверждал Плиний Младший 2000 лет назад
[1194]. Неудивительно, что чем больший стресс испытывают люди, тем более длинным кажется им рабочий день; если следовать только субъективным оценкам людей о том, сколько времени они тратят на то или иное занятие, получится, что в сутках больше 24 часов. Более правильным будет попросить респондентов завести дневник и четко фиксировать в нем свои занятия и время, ушедшее на них. Как раз этим методом воспользовались Робинсон и Годби. Дневники помогли соотнести реальность и ощущения: на самом деле люди работали меньше, чем им казалось.
