Было бы слишком примитивно решить, как делают некоторые экономисты, что труд по дому можно просто заменить различными товарами и услугами, купленными в магазине
[1198]. Несмотря на тот факт, что семьи с двумя работающими родителями действительно чаще покупают готовую пищу, чем сами ее готовят, они не смогли полностью отказаться от остальных домашних дел, в том числе и от заботы о детях. Удивительно, но в 2000 году американская семья тратила те же 22 часа на домашние дела, что и в 1900 году – несмотря на то, что теперь в ней было меньше детей. Впрочем, раз семьи стали меньше, работы каждому члену семьи прибавилось. Вместо того чтобы заменить одно другим, современные семьи покупают больше товаров и услуг и работают по хозяйству. Если бы людям платили за работу по дому, сегодня этот доход мог бы составить 22 % от ВВП США; а если добавить к этому работу, которую выполняют посудомоечные машины и другая бытовая техника, то цифра взлетела бы до 30 %
[1199]. То, что сокращение часов неоплачиваемой работы с 1970-х годов происходило одновременно с популяризацией менее официального стиля одежды и походов в ресторан, далеко не случайно. Если бы люди решили передать еще больше неоплачиваемой работы «в руки» рынка или приняли более низкие стандарты комфорта и чистоты, то свободного времени у них стало бы намного больше; в общем и целом работа по дому оказалась таким же препятствием для революции досуга, как и обыкновенная оплачиваемая работа.
Возможно, говорить о «бесполом обществе» еще рано, ведь женщины по-прежнему выполняют две трети всей домашней работы, а мужчины скорее присмотрят за собакой, чем за детьми. И все же пропасть между американскими мужчинами и женщинами в вопросах использования времени сократилась, и нечто подобное происходит также в Европе и Канаде
[1200].
Тем не менее данная демократическая тенденция врезается в новые классовые различия. В 1950-е годы социологи начали замечать, что простые американцы работают меньше и больше стремятся к свободному времени, чем их боссы. Начальники предпочитали демонстрировать свою важность долгими вечерами в офисе и огромным количеством телефонов на рабочем столе. Занятость сигнализировала о статусе. Дневники по использованию времени демонстрируют, что с тех пор пропасть между этими двумя категориями населения только увеличивалась. Образование, кстати, отлично коррелирует с количеством свободного времени: чем лучше у американца первое, тем меньше у него второго. Между 1965 и 1985 годами выпускник старших классов приобрел почти семь часов дополнительного свободного времени, в то время как выпускник университета за этот промежуток не приобрел ничего. Увеличившиеся часы работы стали уделом мужчин и женщин с высшим образованием. Люди с разным уровнем образования в итоге имели не только разный доход, но и разное количество свободного времени. У тех, кто зарабатывал много, было на четыре часа меньше свободного времени, чем у рабочих с низким доходом. Бедные превратились в новый праздный класс, богатые – в новый рабочий
[1201].
Теории общества потребления нередко кладут свободное время и работу на разные чаши одних весов: чем важнее одно, тем менее важным кажется другое. Однако за последнее столетие увеличение количества свободного времени – даже самое скромное – сопровождалось усилением важности работы как источника богатства. В 1900 году богатым считался тот, кто имел загородный дом или получил наследство. Сегодня богатство зависит от зарплаты и квалификации – поэтому все так радуются премиальным и рвутся в университеты. В ходе ХХ века успех стал все чаще зависеть от человеческого капитала
[1202]. Работать дольше каждый день – вот один из способов его «сколотить». Так праздность оказалась принесена в жертву карьере.
«Крайняя занятость, – писал Роберт Льюис Стивенсон в 1877 году, за семь лет до того, как он прославился своим «Островом сокровищ», – в школе, колледже, церкви или на рынке есть симптом недостатка жизненных сил; и способность праздно проводить время означает широкий ум и развитую самодостаточность»
[1203]. Большинству читателей идея о том, что праздность создает личность, наверняка покажется неправильной. Надо признать, что самому Стивенсону удалось совместить праздность с написанием тринадцати романов, шести книг о путешествиях, собрания эссе и стихотворений, с сочинением музыки – он играл на флажолете (инструменте, похожем на флейту), – а также с путешествиями к берегам Северной Америки и Самоа, где он вырубил деревья и построил дом, и все это он успел за довольно короткую жизнь: смерть настигла Стивенсона в возрасте сорока четырех лет. Кейнс также не видел в работе ничего хорошего. По его мнению, богатые, если они работают, движимы лишь алчностью, а бедные – стремлением выжить. То, что работа может приносить удовольствие и быть предметом гордости, ускользнуло от его взора
[1204]. В постиндустриальном обществе менеджеры и квалифицированные специалисты проводят больше времени в офисе, чем их коллеги двумя поколениями ранее. Отчасти они делают это из-за того, что сегодня работа приносит больше удовлетворения – le bonheur du travail, как говорят французы
[1205].
