«Трудолюбивые американцы» и «ленивые европейцы» – сегодня это почти клише. В 2006 году финансовый гигант UBS указал более долгое рабочее время в качестве причины, объясняющей, почему американская экономика растет быстрее
[1206]. Однако последовавшая рецессия продемонстрировала, что это было не так. На первый взгляд, цифры говорят сами за себя. По данным ОЭСР, в 2005 году американцы работали в среднем 1800 часов, британцы –1680 часов, французы – 1550 часов, а нидерландцы, немцы и жители скандинавских стран – около 1400 часов
[1207]. Введение 35-часовой рабочей недели во Франции в 2000 году стало вишенкой на торте. В Германии количество оплачиваемых дней отпуска возросло с 23 дней в 1970-х годах до 31 дня в 2010-м; американский работник мог считать себя счастливчиком, когда после 20 лет работы получал 19 дней оплачиваемого отпуска. С чем связаны эти различия? Одна теория объясняет их глубинной пуританской рабочей этикой американцев. Такое объяснение кажется сомнительным. В 1950-х годах Дэвид Рисмен, внимательно наблюдавший за изменениями в обществе, говорил о том, что в Америке совершается настоящая «антипуританская революция», так как свободное время, некогда «побочная выгода», теперь вытесняло «саму работу с пьедестала сознательности и важности»
[1208]. Американцы в начале 1980-х годов были ленивее европейцев. То, что все вновь изменилось за последние годы, связано с усилением профсоюзов, ростом качества государственных услуг и активной социально-демократической политикой в старушке Европе.
На самом деле количественные различия между нациями скрывают больше, чем объясняют. Говорят, что американцы якобы предпочитают доход и потребление досугу, а вот европейцы готовы быть чуть беднее, но иметь при этом больше свободного времени. Однако это различие весьма относительно. Австралийским аборигенам, которые предпочитают работать только 3–4 часа в день, эти две будто бы противоположные ситуации покажутся почти идентичными вариациями одного и того же принципа распределения времени
[1209]. Стоит отбросить национальные стереотипы, и можно сразу увидеть больше параллелей. В 1941 году лишь 3 % американцев в возрасте 65 лет называли свободное время главной причиной, по которой они решили оставить ряды рабочей силы. К началу 1980-х годов о свободном времени говорил уже каждый второй
[1210]. Другими словами, пожилые американцы не сильно отличаются от европейцев. Да и у европейцев можно наблюдать многие из тенденций, которые обычно приписывают исключительно американцам. Пусть официальные часы работы в Европе короче, но занятость и сверхурочные здесь тоже растут, и таким образом различия между длительностью рабочей недели и свободными от работы выходными в Америке и Европе стираются. В Германии число людей, работающих по вечерам, выросло после 1995 года с 23 % до 30 %; в 2007 году 40 % регулярно работали по субботам, 20 % – по воскресеньям
[1211]. В Нидерландах за последнее поколение оплачиваемая работа забрала у свободного времени почти четыре часа в неделю
[1212]. Гендерные различия в отношении свободного времени и неоплачиваемой работы сократились, хотя в Италии и Испании они по-прежнему велики
[1213]. Одной из причин, по которой число рабочих часов в Соединенных Штатах больше, является тот факт, что во Франции или Германии меньше тех, для кого оплачиваемая работа стояла бы на первом месте в жизни. Это не означает автоматически, что у последних море свободного времени. Например, они чаще готовят. Если мы добавим в список рабочих часов время, потраченное на неоплачиваемую работу, то разница между европейцами и американцами сразу сократится на 10 %
[1214]. А испанцы вообще полностью сравняются с последними.
Но самое главное заключается в том, что в Европе тоже произошла классовая поляризация времени, подобная той, что имела место в Соединенных Штатах. В сегодняшней Германии более половины людей, занимающих высокие должности, работают больше 40 часов в неделю; пятая часть всех состоятельных людей трудится больше 48 часов. Для людей, занимающих более скромные должности, работать по 35 часов и меньше является нормой. В 1961 году в Великобритании мужчины с более скромным образованием и опытом работали больше, чем их более образованные коллеги. Спустя сорок лет ситуация поменялась. Среднестатистический британский менеджер ежегодно отказывается от четырех дней своего законного отпуска
[1215].
Все это означает, что образование, пол и семья гораздо больше влияют на досуг, чем тот факт, что человек живет в Соединенных Штатах, в Швеции или во Франции. В вопросе распределения времени генеральный директор из Стокгольма или Парижа ближе к своему коллеге из Нью-Йорка, чем к местному почтальону. Во всех странах наличие детей отрицательно сказывается на количестве свободного времени; родителей-одиночек это касается в первую очередь. Именно социальные роли все чаще определяют то, сколько у человека свободного времени. А вот национальная политика значит намного меньше.
Одна группа социологов попыталась выяснить, сколько свободного времени было бы у людей, если бы они работали только для того, чтобы заработать на прожиточный минимум, а дома занимались бы только самыми необходимыми делами
[1216]. Наряду с «дискреционным доходом» у людей есть «дискреционное время» – спрятанный резерв, из которого его можно черпать. У кого-то его больше, у кого-то меньше. Одинокий взрослый без детей приобретает примерно 11 часов дискреционного времени, когда вступает в брак и начинает делить обязанности по дому с супругом или супругой. Когда рождается первенец, работающая пара родителей теряет от 7 (Швеция) до 13 часов (Соединенные Штаты). Развод отбирает у финской матери 23 часа, у американской – 33 часа. Эти цифры позволяют нам сделать вывод, что нехватка времени менее ощутима в скандинавских странах с развитыми системами социального обеспечения, чем в либеральной Америке; в то же время французы имеют еще меньше потенциально свободного времени.
