Во многом эти две группы олицетворяют два альтернативных идеала свободного времени, которые имели место в ХХ веке – один доминировал в его начале, другой в конце. В 1900 году досуг означал восстановление после работы – время для отдыха, пополнения сил и запасов энергии. Ключевым словом надо считать именно «отдых». Виды деятельности, связанные с культурой, были дополнением, которое могло отвлечь рабочих от выпивки, азартных игр и других соблазнов. К 2000 году в восприятии досуга произошли серьезные изменения. Теперь свободное время означало в первую очередь не свободу от работы, а свободу совершать определенные действия, приобретать и демонстрировать навыки в ряде занятий. Отличие от работы было лишь в том, что за досуг не платили. Экстремальные виды спорта, литературные курсы, кулинарные мастер-классы и театральные студии – все это лишь верхушка айсберга активных видов досуга. Для многих досуг – вещь серьезная. Не случайно именно в конце ХХ века произошел подъем в сферах профессионального бизнеса, активного досуга и «качества времени», ведь в этот период западные развитые страны стали совершать переход от индустриальных к информационным обществам. После того как на протяжении веков люди стремились освободиться от работы, сегодня в свое свободное время они копируют ее ритм. Еще слишком рано заявлять о том, что в постиндустриальном обществе досуг и работа когда-нибудь снова станут органичным целым, однако использование социальных медиа указывает, что мы движемся в этом направлении. И если это произойдет, вряд ли наш досуг в будущем будет наполнен созерцанием и праздностью, которые так ценили наши предки.
«Слоуфуд», «Медленный город» и другие похожие движения надеются замедлить ускорение нашей жизни. Однако в свете сказанного выше их шансы на успех невелики. Ведь интенсификация досуга – результат социальных, технологических и культурных изменений. Распространение ресторанов слоуфуд может помочь местным фермерам, однако оно вряд ли замедлит общий темп жизни. Ведь 150 000 посетителей ежегодного «Салона вкуса» в Турине не добираются туда пешком или верхом на осле. Если бы скорость жизни была связана преимущественно с быстрым потреблением, то еще была бы надежда на изменения. Однако она определяется тем, что нам приходится делать больше вещей одновременно, и мы ощущаем стресс от необходимости координировать растущее число разных занятий. Выработку вкуса к местной пище можно рассматривать как еще одну попытку накопить культурный капитал и продемонстрировать свою эстетическую развитость. Мы не уверены, что это как-то отражается на количестве других видов занятий, их частоте или все более сложных сочетаниях. Скорее это будет просто еще одним плюсом к культурному багажу. Призывать к медленному образу жизни – все равно что утверждать, что «многозадачность – нравственный недостаток»
[1269]. Мобильные телефоны, электронная почта и другие средства связи позволяют людям быть более гибкими в упорядочивании своих задач. Вряд ли большинство людей отключат Facebook или перестанут читать Twitter на работе, если даже такие движения, как слоуфуд, не могут без них обойтись. И даже если индивид будет намеренно пытаться упростить свой образ жизни, он обнаружит, что это невероятно сложно, так как весь остальной мир продолжает жить совершенно в другом ритме. Добровольные «упростители» окажутся в положении вахтовых рабочих, график которых не совпадает с графиком всех остальных
[1270].
А вот коллективные изменения ежедневных ритмов более перспективны. «Выходные без автомобилей» впервые появились во время нефтяного кризиса 1973 года, а в 2010 году были на некоторое время возрождены в Гамбурге, Берне и Париже (вдоль Сены). Французская 35-часовая рабочая неделя, введенная в 2000 году, позволила французам полностью посвящать субботы семьям и спорту. Однако это привело и к росту количества «длинных выходных»
[1271]. Даже вмешательства со стороны общества натыкаются на препятствия в эпоху индивидуального планирования и «неподвластных времени» беспроводных технологий и электронной почты
[1272]. Благодаря более быстрым физическим и виртуальным средствам коммуникации появились «длинные выходные». По данным французской железнодорожной сети, огромное количество людей покидает большие города в четверг и возвращается во вторник. И никакой закон не в состоянии остановить подобные изменения в ритме. Французам пришлось бы упразднить систему высокоскоростных поездов, отменить дешевые перелеты и мобильные сети, чтобы люди перестали жить то в городе, то в загородном доме.
Есть ли у нас повод для отчаяния? За ускорение темпа жизни приходится расплачиваться, например «выгоранием». Однако это вовсе не означает, что наше общество соскакивает с рельсов, как утверждают некоторые комментаторы. Люди – невероятно гибкие существа и умеют приспосабливаться гораздо лучше, чем некоторые привыкли считать. Уильям Джеймс говорил в 1890-х, что люди обзаводятся привычками и распорядками, чтобы освободить свой разум для других, более целенаправленных и сознательных действий. «Самое главное в любом воспитании, – писал Джеймс, – заключается в том, чтобы превратить нашу нервную систему в нашего союзника, а не врага… [и чтобы] как можно больше полезных действий совершались нами машинально и по привычке»
[1273]. ХХ век долго обучал нас подобным привычкам. Первые слушатели радио внимали ему, затаив дыхание. В конце 1920-х шведская реклама утверждала, что банан – это лучший бесшумный перекус, когда вы слушаете радио
[1274]. Постепенно люди научились слушать радио и параллельно завтракать, говорить и читать газету. Аналогичное совершенствование координирования и включение в многозадачность произошло в отношении автомобиля, телевизора, компьютера, мобильного телефона и, вполне возможно, произойдет с еще пока неизвестными технологиями в будущем. Один акт потребления служил платформой для другого. Понятия «быстрый» и «медленный» эволюционируют и не имеют заданных границ. Нет причин полагать, что данная эволюция уже завершена.
Как мы уже заметили, досуг является концепцией западного мира, и именно промышленные американские и европейские сообщества первыми начали ломать голову над его качеством и количеством. Данных по незападным сообществам гораздо меньше. И все же стоит по крайней мере отметить, насколько западная история свободного времени ХХ века соотносится с тенденциями всего остального мира. За пределами обществ изобилия тенденции, по-видимому, не слишком совпадают. В Африке колонизаторы постоянно жаловались на «ленивых» туземцев. Подобные оценки носили расистский характер, однако они также демонстрируют, что время в этих странах текло совсем по-иному. Например, многие африканцы, которые прибывали в Браззавиль (Конго) в период между двумя мировыми войнами, привыкли работать четыре дня в неделю. Их было не так-то просто заставить работать непрерывно всю неделю и довольствоваться всего лишь несколькими часами упорядоченного досуга в день. Было очень много прогулов. Прежде чем появились поля для игры в футбол и дансинги, мужчины убивали время игрой в карты или слонялись по улицам. А вот женщину, болтающуюся без дела, могли обвинить в том, что она плохая жена или проститутка. В 1980-е социальные работники пытались изо всех сил убедить женщин в деревнях Конго, что отдых – это не постыдное занятие
[1275]. В коммунистическом Китае произошла своя революция во времени. Мао приказал рабочим спать в середине рабочего дня. Дневной трехчасовой сон был совершенно нормален и совсем не похож на энергичный досуг, и на его фоне западные «медленные» движения уже не кажутся такими радикальными
[1276]. Сегодня китайцы проводят у телевизора столько же времени, сколько самые заядлые зрители в Европе, – 2 часа и 6 минут, однако их день во многих отношениях сохранил свой особый ритм. Китайцы проводят меньше времени за готовкой, уборкой и шопингом. И 40 % спят между 13.00 и 14.00, хотя вряд ли кто-то из них делает это в память о Мао; гораздо меньше европейцев пользуются сиестой
[1277]. Хотя, конечно, Китай времен Мао едва ли можно назвать примером страны с коммерческим досугом. Поэтому нам стоит взглянуть на Японию.
