Конечно, сегодня существуют определенные ограничения того, насколько современные потребители готовы вернуться в прошлое и есть только сезонные продукты. Для большинства местные продукты – не радикальная альтернатива супермаркетам, а дополнение, которое просто увеличивает ассортимент. «Мне нравится поддерживать небольших местных производителей, – объяснила одна англичанка, – потому что так, мне кажется, достигается разнообразие, повышается конкуренция, появляется что-то новенькое… я думаю, это лучший способ добиться того, чтобы у нас был настоящий выбор»
[1590]. Это совсем не похоже на скучный и однообразный рацион тех времен, когда пища действительно была исключительно местной. И кстати, региональный рынок Карпантры гораздо более разнообразен зимой, чем летом, а это о чем-то говорит
[1591]. Комментаторы любят подчеркивать потенциал сетей местной продукции. Однако не менее важно признавать и границы заинтересованности людей. В Соединенных Штатах инициативам групп Солидарного земледелия (CSA) приходится несладко после того, как энтузиазм после первого урожая иссяк. И для многих CSA – не более чем клуб покупателей продуктов питания. В Нью-Мексико они ежегодно теряют до половины своих членов
[1592].
В движении
В 1920-х Фернандо Санчес покинул родную Мексику ради Лос-Анджелеса. Он пересек границу и обнаружил совершенно другую материальную цивилизацию, где в домах стоят ванны, есть электричество, а люди слушают радио и ездят в кино на собственном автомобиле. Санчес, наборщик из города Сальтильо на северо-востоке Мексики, с радостью наслаждался невиданным для него комфортом и удобствами. Он купил граммофон и время от времени ходил в кино. Однако новые технологии не означали смену всего образа жизни. Вместо дымящей дровяной плиты он теперь готовил на газу – «так вкуснее», однако пища, которую он ел, ничем не отличалась от той, которую он ел в Мексике. «Я верен мексиканским обычаям и ни на что их не променяю», – говорил Санчес. Он не разрешал своим сестрам обрезать волосы, «гулять со всеми подряд, как делают другие девушки». По воскресеньям он встречался с друзьями в парке, где они играли на гитарах и пели мексиканские песни. «У меня очень много пластинок с мексиканскими песнями и столько же с американскими, но последние у меня появились только потому, что их любят мои дети»
[1593].
Санчес был одним из тысяч мексиканцев, которые в 1920-х пересекли границу. Многие остались, кто-то вернулся на родину. Сохранился официальный список предметов, которые взяли с собой возвращающиеся на родину 2000 иммигрантов. Среднестатистический репатриант вез домой два чемодана, битком набитых американской одеждой. Трое из четырех везли кровати и матрасы. Каждый пятый – граммофон, а некоторые даже пианино. Каждый четвертый ехал домой на «Форде»
[1594].
Миграция – мощнейший канал распространения товаров, вкусов и предпочтений. Ведь перемещаются не только люди, но и вещи. При этом материальные потоки текут в разных направлениях. Мигранты перенимают что-то у страны, в которую переехали, однако в то же время они привозят в нее свои обычаи. То, как Санчес относился к американскому образу жизни, показывает, что его ассимиляция была лишь частичной. Более того, в значительной мере влияние этих потоков на мигрантов и страну, в которую они переехали, является косвенным. Семьи, которые остаются на родине, получают не только часть заработков мигрантов, но и узнают о жизни в другой стране благодаря их рассказам и подаркам. Между богатыми и бедными регионами мира происходит обмен не только рабочей силой, но и вещами, элементами образа жизни и воззрениями. Как именно работает эта циркуляция во всей ее глобальной сложности, мы до конца не понимаем. На следующих страницах мы расскажем о некоторых материальных потоках и встречных течениях, которые возникли в результате трудовой миграции. Если точнее, мы будем говорить о «свободных» мигрантах, а не о рабах и мигрантах внутри страны, хотя они тоже сыграли свою роль в этом взаимном обмене.
По данным Всемирного банка, в 2012 году объем переводов денежных средств в мире превысил $500 миллиардов. Люди в бедных странах получают существенные две трети всей суммы этих частных трансграничных переводов. Как эти деньги влияют на их жизнь? Все зависит от страны, куда эти деньги пересылаются. В Лесото, Непале и Молдавии такие переводы составляют четверть всей экономики страны. Частные переводы из США на Гаити – примерно столько же. Ежегодно мексиканцы, работающие в США, отправляют примерно $12 миллиардов своим семьям в Мексике. Из-за распада Югославии и миграции внутри Европейского союза богатые регионы Европы тоже отмечают увеличение таких потоков. В 2010 году в Сербии деньги, переведенные из соседней Австрии, составили 10 % ВВП
[1595].
Денежные переводы, как и миграция, – отнюдь не новость. Волна людей, покинувших старый мир ради нового столетие назад (в то время эмигрировал каждый десятый норвежец и итальянец), была не меньше, а возможно, и больше, чем сегодняшние потоки мигрантов. Есть определенные свидетельства, что мигранты уже тогда оставляли свой след на родине. В Британской империи деньги, заработанные в колониях, иногда завещали церквям на родине и жертвовали на отечественную благотворительность. В церковном приходе в Белелви (Абердиншир) на местные школы и помощь бедным шли деньги из Ямайки и Индии
[1596]. Появление Имперской почтовой службы в 1904 году сделало перевод денег еще более простой процедурой. Между 1873 и 1913 годами в Великобританию поступили частные переводы на сумму £170 миллионов, что составляло в то время чуть меньше 1 % ВВП. Крупные суммы присылали щедрые родственники из Соединенных Штатов. А больше всего переводили британцы из Южной Африки. Корнуолл был в то время для Южной Африки тем же, чем Гаити является сегодня для Соединенных Штатов. Без еженедельных переводов корнуоллских рабочих, трудившихся на золотопромышленных рудниках в Трансваале, их женам и матерям на родине пришлось бы затянуть пояса
[1597].
