Разумеется, существует простое объяснение всего происходящего – уличные торговцы предлагали дешевые товары, и покупать у них было крайне удобно. В тот момент, когда приличный магазин закрывал свои ставни, на углу появлялся лоточник. Их было много, и они были повсюду. Покупка продуктов на крытом рынке зачастую включала в себя длительный путь пешком или дополнительные траты на трамвай. Централизация имела ощутимые недостатки, о которых часто забывают, описывая большой город того времени, с его бульварами и торговыми центрами. Тележки и уличные ларьки были обычным делом в нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде, а также в других районах и городах с высокой долей мигрантов. Еженедельные рынки продолжали привлекать покупателей в Кельне, выжили они и в Кито, и в Сан-Паулу
[516]. Даже в Великобритании городским властям пришлось отменить некоторые из своих прежних постановлений, так как оказалось, что крытые рынки не в состоянии обслужить растущее население, готовое тратить и покупать больше. Так, накануне XX века, спустя два поколения запретов и штрафов, уличные торговцы и рынки под открытым небом вернули себе свое законное место
[517].
Впрочем, уличные торговцы умели постоять за себя. История провинциального мексиканского города Морелия прекрасно демонстрирует все непростые перипетии пространственной городской политики. В 1888 году здесь появилось электрическое освещение. Открылся универсальный магазин под названием «Ливерпульский порт». Коммерсанты и городские чиновники объединили усилия в стремлении очистить публичное пространство и создать привлекательную среду для шопинга. Магазины обзавелись стеклянными витринами. К сожалению, по сообщениям комиссии в 1913 году, эту прекрасную новую обстановку наигрубейшим образом нарушали уличные торговцы, которые просто-напросто отбирали клиентов у торгового центра и других достойных магазинов. Вместо того чтобы отправиться за покупками в порядочный магазин, покупатели разгуливали снаружи, среди уличных палаток, в которых можно было найти все, от ботинок до мороженого. Киоски тоже вырастали то тут, то там. Городские власти понимали: уличные торговцы должны уйти. Однако приказ очистить улицы имел неожиданные последствия. Вместо того чтобы собрать свои вещи и исчезнуть, уличные торговцы объединились и основали профсоюз. И в 1917 году, во время революции, они отвоевали право торговать на улицах
[518].
Из всего вышесказанного ясно, что и старые, и новые формы торговли вносили свой вклад в потребление города. Все это в большей степени история усиления разнообразия, чем рассказ о приведении к единому знаменателю. Давайте теперь оставим пространство шопинга и обратимся к его ритмам. Многие писатели жаловались на то, что современный город регулирует, дисциплинирует и лишает индивидуальности движение жителей. Словно загипнотизированные, спешат они по бульварам, переходят от магазина к магазину, повинуясь невидимому дирижеру. Лефевр сравнил современную жизнь с «конной дрессурой», так как людей, словно лошадей, учат повторять по очереди одни и те же движения на автомате. Свобода – иллюзия, утверждал он. «Люди могут повернуть направо или налево, но их походка, ритм их ходьбы… не изменятся от этого»
[519]. Мы можем возразить, что рутина способна как подавлять, так и освобождать
[520], однако прежде всего следует разобраться, действительно ли городская жизнь в тот период была таким бессердечным, монотонным циклом.
В действительности город поражал многих современников разнообразием своих ритмов. Журналист Джордж Симс смог почувствовать пульс британской столицы и отразил его в своем труде о жизни Лондона, увидевшем свет в 1904 году (Living London). Он заметил, что торговые районы отличались друг от друга «не только внешне, но и методами, манерами продавцов, языком, на котором общались покупатель и торговец между собой; создавалось впечатление, что эти торговые зоны относятся к разным городам». Улица Уэстборн Гров, на которой располагался универмаг «Уайтлис», а леди щебетали о «ценах, скидках, каталогах и прочих вещах», сильно отличалась от Ист-Энда, где предприимчивые торговцы продавали мебель и посуду прямо на улице, «посреди колонн из скрученных листов линолеума и ковров, словно первые проповедники в разрушенных античных храмах», а «покупатели останавливались, чтобы поторговаться с продавцами». Вечером в субботу на Уайтчапел-роуд магазины одежды и детских товаров были открыты, а тележки уличных торговцев стояли, «прижавшись друг к другу на тротуаре». «Продавец жареной картошки двигал туда-сюда свою тележку, а из большой черной трубы на нее падали искры. Все пабы были заполнены посетителями; по тротуарам шли мужчины, женщины, дети – хорошо и плохо одетые, уважаемые и неуважаемые, одни заходили в магазины, другие просто прогуливались». Когда публика из театров заполняла улицу после окончания спектаклей, картинка снова менялась, пульс города учащался
[521].
Новые публичные пространства, такие как крытые рынки, также являлись свидетелями разных ритмов жизни. По будням сюда приходили покупатели в поисках отменного куска мяса или, скажем, за граммофоном. «Просим вас не плеваться и не свистеть». В воскресенье многие рынки были открыты до самой ночи. Для молодежи это было место, где можно погулять и пофлиртовать. А кто-то заходил сюда, чтобы посмотреть на ирландских танцоров или взвеситься. В воскресенье снова начинали торговаться. В чайных кафешках можно было отдохнуть и освежиться. Те, кто спешил, всегда могли купить пирожок или мороженое в каком-нибудь ларьке на территории рынка. Жонглерам, акробатам и другим уличным артистам разрешили вернуться; на рынке в Глазго был даже тир
[522]. В такие моменты крытые европейские рынки отличались от рынка в Тяньцяо лишь отсутствием подержанных товаров.
Развлекательные пространства
Общественное пространство города, как утверждал Лефевр, – это не просто совокупность улиц и зданий. Это социальный продукт общения, определенных действий и обмена опытом
[523]. Оно включает в себя восприятие человеком своего личного пространства и осознание им своего места в окружающем мире. В современном городе с ощущением пространства произошли значительные перемены, так как город сам изменился благодаря водопроводу и стеклянным окнам. И важную роль во всем этом сыграли развлечения. Теперь город служил источником не только товаров, но и эмоций. Несомненно, города оставались пространствами работы, они предлагали «хлеб и зрелища» с древнейших времен. Как бы то ни было, в период с 1880-х по 1920-е годы резко возросло число коммерческих пространств, посвященных удовольствиям, – это и мюзик-холл, и кинотеатр, и парк развлечений, и стадион, и велодром. Современному читателю может показаться забавным то, как люди тогда проводили выходные и на что они тратили деньги в свободное время, однако не стоит забывать, что в тот период впервые за всю историю у большинства работающих людей появились какие-то свободные деньги и выходные. Некоторые небольшие города получали основной доход от развлекательной сферы. Например, английский курорт Блэкпул в 1893 году посетили 4 миллиона человек. Многие фабричные рабочие именно туда отправлялись в свой первый отпуск; Зигмунд Фрейд тоже останавливался там дважды и любил плавать на байдарке у побережья Ирландского моря.
