Когда мы оказались в квартире, он не позволил мне толком осмотреть новое жильё, тем более, привыкнуть к окружающей обстановке. Голодному роботу не терпелось… Наконец получить то, о чём он так жадно грезил, рассматривая моё тело, как кусок сочной, аппетитно-поджаренной говядины.
Мужчина долго сдерживался. Мы даже толком-то и не целовались за весь период до назначенной даты церемонии. Но я видела, как он жадно имел меня взглядом. В ледяных глазах хладнокровного солдата свирепствовал лютый ураган похоти. Но так как он человек-бетон, точнее, военнослужащий, то мужчина без труда умел контролировать свой пыл.
Я знала, что очень ему нравлюсь. Только дурак бы не понял насколько сильно Александр на мне помешался. На моей юности, скромности, наивности…
Про Давида он не знал и слова. Об этом мы с мамой умолчали.
Поэтому и думал, что я — святая монашка.
Наверно, разница в возрасте, моя юность, привлекали вот таких вот рослых, побитых жизнью самцов. Александру нравились молоденькие и застенчивые девушки. Шатаясь по миру, каких только баб он не пробовал. В местах, куда заносила служба.
О прошлой жизни супруга я, разумеется, не знала, но догадывалась.
Войнушки кончились. Воевать надоело. Пришло время создать семью.
Непредсказуемая смерть, боязнь вернуться на родину в деревянной коробке, украшенной нечетным букетом гвоздик, были тому препятствием.
За спиной Александра много грехов.
Но я ведь тоже не святая.
В чём-то мы похожи. Глупо, конечно, но это так.
По крайне мере, я старалась искать хоть какие-то плюсы.
Наши с ним отношения… типичный брак по расчету.
Для меня, так уж точно. Но все равно, я дам время чувствам вспыхнуть вновь. А вдруг получится? Сейчас, во мне живёт равнодушие. Наверно потому, что я знаю Александра очень и очень мало. Любовь придёт. Обязательно.
Да! Определенно придёт! Как же иначе.
Стерпится, слюбится. Как говорится!
Наверно…
* * *
Александр резко впился в мою руку и быстро повёл в спальню, пока я, нервно перебирала ногами, наступая на подол дурацкого платья. Развернул к себе лицом, жадно мазнул взглядом, сверху вниз, задержавшись на вырезе в области груди, что так сексуально обтягивал аккуратную, нежную грудь. Без капли прелюдий, рванул вниз одну лямку платья, затем другу, быстро избавившись от наряда. Мои губы задрожали, а руки рефлекторно упали на бюст, но он не позволил. Схватил за запястья, с силой сжал и развёл руки в стороны. С такой собственнической силой, что на ресницах выступила соленая влага.
Я надеялась, с ним у нас будет все иначе.
Не так, как с Давидом… конечно же.
Но я надеялась, что, по крайней мере, смогу забыть прошлое, если попробую переключиться на другого мужчину, стереть с воспоминаний ту адскую, день за днём безжалостно сжирающую, боль! Надеялась, что снова полюблю! До того самого, опьяняющего головокружения, аномального сердцебиения, до трясучки во всём теле и асфиксии в глотке!
Хрень это всё.
Бред!
Ни хера у меня не вышло.
Александр, по натуре, жесткий солдат. И секс с ним такой же жесткий.
Всё-равно, что потрахаться с куском холодного, но такого пустого внутри, железа.
В день свадьбы он много выпил. И вёл себя настолько эгоистично, словно я у него была первой и единственной девушкой, за весь его половой опыт! Возможно, так оно и было. Александр полжизни провёл в перестрелках, шнырянии из одной страны в другую. Единственной верной любовницей, разве что, были автомат Калашникова, запах пороха со вкусом победы, а также неистовая преданность родине.
Лишь до того переломного момента, пока сильное ранение не поставило на обожаемой карьере морпеха жирную точку.
— Раздень. — Властно положил мои руки на брюки, глядя сверху вниз голодным, строгим взглядом.
Крупный, но не крупнее моего бывшего. Давид бы одним ударом отправил Александра на тот свет.
Если бы… если бы сам туда не отправился.
Дрожащими ладошками потянулась к ремню. Долго не могла справиться с пряжкой, пока терпение мужа не кончилось.
Рыкнув, он самостоятельно избавился от одежды. После чего, набросился на меня с голодным, алчным поцелуем, повалив спиной на кровать. Я даже не успела сделать вдох! Даже пикнуть не успела! Когда морпех накрыл меня огромной, твёрдой массой, впечатав в матрас так, что кровать, скрипнув, выгнулась параболой.
Целовал жадно, резко, покрывая безумными поцелуями всё тело. Особенно щёки, шею, рот. Дышал в лицо и вторгался языком по самую глотку, причиняя невыносимый дискомфорт. Не только телесный, но и душевный.
Когда я впервые почувствовала его немалую твёрдость, скукожилась ещё больше. Потому что никогда не думала, что смогу оказаться в постели с другим мужчиной.
Я знала, я надеялась, что моим первым и единственным будет Давид.
В другом случае… Я просто умру!
Разрыдаюсь, а затем умру!
Сразу же, как только почувствую прикосновения другого.
— Расслабься. — Александр больше приказывал, чем просил.
Но у меня не получалось. Я была зажатой, словно меня бросили под механический пресс. Под тот, что расплющивает машины.
Тогда он быстро содрал с меня белый кружевной лифчик и трусики, продолжая с напором врезаться в саднящие, от бешеных ласк губы, своими, якобы «ласками», заявляя на мое тело законные супружеские права. После чего, широко раздвинув ноги коленом, быстро толкнулся членом в промежность и тут же гортанно захрипел от внезапного удовольствия.
— Приятная. И красивая. Я счастлив, что теперь ты моя. — Кровать заскрипела от его плавных, ритмичных движений, а я, сжавшись от напряжения, от неприятных, зудящих ощущений в области лона, обеими руками вцепилась в простынь, крепко-крепко зажмурив глаза.
Всего три коротких предложения.
На этом любезности закончились.
Александр быстро кончил и также быстро уснул, перекатившись на бок, повернувшись ко мне спиной. А я пролежала в таком вот ущербном положении, с разведёнными ногами и руками, в одних только белых чулках, испачканных спермой, пялясь в тёмный потолок, до самого утра, с каким-то унизительным ощущением, что мной будто только что просто взяли и воспользовались, как обычной швалью, не доставив ответного удовольствия.
Это было больно. Больно и унизительно!
Он взял меня испуганную и сухую, кончив за три минуты, как чистокровный эгоист.
Наверно, он просто конченный солдат. И у них, в армии, так принято.
Особенно, если ты прошёл через сущий Ад на земле, видел смерть дорогих сердцу товарищей. Именно поэтому вынужден был похоронить любовь. Выдрать из сердца. Убить. Навсегда. Чтобы больше никогда не чувствовать боли, чтобы больше никогда ни к кому не привязываться.
