А дальше, я просто потерялась в реальности, утонув в холодной, бездыханной тьме.
* * *
В следующее мгновение я очнулась в машине, прикованная наручниками к дверной ручке автомобильной панели. Меня бросало в разные стороны, как пустышку, от того, что автомобиль нёсся на сумасшедшей скорости. Старый, ободранный. С темными окнами. В салоне воняло мусором и табачным дымом.
Притворившись спящей, я могла только молиться.
Он убьёт меня… Убьёт!
Антон не Давид.
Ему плевать на жалость.
Потому что это из-за меня он лишился брата.
Мольба, извинения… здесь бесполезны.
— Сука! У тебя есть ровно час, чтобы вернуть мне долбанный камень. Иначе, клянусь, я ей башку отчекрыжу. Но, перед этим, до смерти затрахаю!
Подсмотрев сквозь щели между ресницами, я увидела Антона. Это он был за рулём и это он озверело маневрировал на поворотах, прижимая к уху старенький смартфон.
В трубке послышался жалобный вопль.
Я узнала этот голос…
И у меня сердце как бешеное в ушах заколотилось!
Давид. Любимый.
— Мраааазь! Не торгай её. Не трогай! Я отдам алмаз. Только не трогай, прошуууу!
Вопил с такой болью, с таким надрывом, как будто тоже находился здесь. В несущейся на полном ходу машине.
— Он ведь у тебя.
— Да.
— Если врёшь — сучка подохнет.
— Я не хотел его продавать. Ждал, пока вы вернётесь.
— А мне пох*уй. Что значит вернётесь? Ты знаешь, что Макса… его больше нет. Его зарезали. Месяц назад. А Димыч. Его… его превратили в тюремную проститутку. Каждый день трахают. Пидары. Он уже не живой. Он тупо овощ. А я… только мне удалось сбежать.
Давид что-что жалобно кричал, умолял брата, слов было не разобрать.
Все что могла — сжимать кулаки, молча рыдать.
Нехорошее предчувствие закралось в душу.
Мне казалось, что это всё. Это конец.
Причём, не счастливый такой конец.
Для нас его, увы, не будет.
Даже после того, как мы, наконец, поняли друг друга и простили.
— Если через час не явишься на указанное место вместе с камнем… Увидишь её истерзанный труп.
Рыкнув, Антон сбросил вызов, швырнув телефон на переднее сидение.
Беззвучно всхлипнув, я почувствовала, как внутренне срываюсь с обрыва, разбиваясь об острые рифы.
* * *
Буквально через полчаса торопливой езды автомобиль остановился.
Притворившись спящей, я мысленно начала прописывать в уме план по спасению. Однако, подонок сковал мои запястья наручникам и, подхватив на руки, швырнув через плечо, куда-то потащил.
Я не успела осмотреться. Лишь почувствовала, как в нос ударил запах разлагающегося железа, а тело сковал жуткий холод.
Сырость. Темнота. Мы поднимаемся по ступенькам.
Поднимаемся долго. Этаж пятый, наверно.
Шаркающие звуки. Хриплое дыхание. Слёзы слепят глаза.
А затем удар.
Воздух выбивает из лёгких! Я невольно распахиваю глаза и вижу перекошенную злобой рожу Антона.
— С добрым утром, Крош-ка. Выспалась?
Тут же встрепенулась, попыталась отползти назад, но мгновенно врезалась спиной в бетонную стену.
Молот расхохотался, не сводя с меня своих страшных, пересыщенных ненавистью глаз. Лицо покрыто жуткими шрамами. Нос распух. Перекошен. От очередного свежего перелома.
Нет, это не Антон. Не тот задорный весельчак, который рассказывал мне когда-то пошлые шутки и угощал мороженым.
— Пожалуйста, не н-надо. Давай поговорим! Прошу! — выставила руки вперёд, когда он начал приближаться. Но я была слишком слаба, чтобы сопротивляться.
В больничной сорочке. С голыми ногами и зудящим порезом на левом запястье, обмотанным грязной тряпкой.
Осмотревшись, я предположила, что мы находимся на заброшенном складе, или стройке. Здесь нет окон. Здание недостроенное. Здесь холодно, страшно и пахнет смертью.
Антон швырнул меня на какой-то пыльный матрас, а сам сверху склонился, обнажив потемневшие зубы, два из которых, верхних, были выбиты.
В тот момент, я прочла в его чёрных, расширившихся на максимум зрачках, страшный приговор. А также… жажду насилия.
Проигнорировав мольбу, Антон просто схватил меня за щиколотки, рванув на себя:
— НЕТ! Не надо! Ну пожалуйста!
Набросившись сверху, грубо развёл ноги коленом, одновременно впившись острыми пальцами в волосы и в шею.
— А брата моего кто пощадил? А?! — дернул на себя. — Никто. Так и я с тобой разделаюсь, как ты с ним.
Он обезумел. Он окончательно спятил!
Не я его убила! Не я!
Я искренне сожалела об утрате Антона!
— Ты мне всегда нравилась. Я даже завидовал Давиду. — Горло сдавил, облизав языком слёзы, скользящие по левой щеке, вынуждая зарыдать и немощно забиться под его тяжёлым телом ещё больше. — Хочу тебя, сука поганая! До последнего вздоха драть буду!
Не знаю, чтобы случилось, если бы со стороны лестницы не послышались торопливые шаги.
Зашипев, Антон резко вскочил на ноги. Дёрнув меня за горловину сорочки, прижал спиной к груди. Сделав несколько шагов назад, к дыре в стене, то есть, к недостроенном окну, снова приставил лезвие к горлу.
В этот момент, в комнату ворвался Давид.
* * *
— Как не вовремя, бро! — по битому стеклу, отступая назад.
Взвизгнула, задрожав ещё больше, когда осколки от стекла и штукатурки впились в голые пятки.
Я смотрела на любимого с жалостью, с отчаянием, потому что грудь жгло нехорошим предчувствием. Вот-вот… и что-то произойдёт!
Страшное, ужасное.
Вот-вот… и кто-то умрёт.
Лучше, если это буду я.
Потому что второй раз… смерть Давида… я не вынесу.
Острая сталь ножа снова коснулась нежной кожи в области сонной артерии.
Антон шипел мне в ухо. Он находился в абсолютном неадеквате.
Может под действием наркотиков. Может в состоянии крайне тяжёлого аффекта.
А может… всё вместе.
Давид двигался медленно. Осторожно. Не моргая.
Взгляд прищуренный, предупреждающий. Как у разъяренного льва за секунду до прыжка в сторону ненавистного противника.
Цель есть. Мишень определена.
Один прыжок, один рывок… сильные челюсти зверя раздирают горло наизнанку.
