– Да, славная работенка! – эти слова относились одновременно и к жертвам, и к скульптуре.
Они для Хоботова слилось воедино – в одно произведение, жуткое, страшное, но в то же время величественное. Скульптура дышала, пульсировала, конвульсивно сокращалась, она была как последний вздох его жертв – великолепна. В ней еще теплилась жизнь, она остановила мгновение, когда живая плоть становится мертвой. Тот маленький момент, очень короткий, Хоботов сумел зафиксировать, ему это удалось.
А какой ценой, для него не имело значения.
Спортсмен живет лишь для того, чтобы установить рекорд, чтобы взойти на пьедестал. Так же жил и поступал Леонид Хоботов. И сейчас он уже чувствовал под ногами ступеньки пьедестала, чувствовал запах славы, но не дутой, а настоящей.
– Обо мне станут говорить. Пока живут люди, обо мне будут говорить, меня будут помнить всегда!
Он сел на диван, развалясь, и принялся лакать виски. Он пил до тех пор, пока бутылка не опустела, и он не почувствовал, что сердце бьется ровно, а на душе воцарилось спокойствие.
– Послезавтра приедут мастера, а еще через пару недель скульптура из глиняной станет бронзовой, заблестит. Она станет вечной.
Глава 16
Прошло еще несколько дней. Естественно, «фольксваген-гольф» с мертвым официантом был найден. Сомнений не оставалось, чьих рук это дело, Удав оставил подпись – крест на затылке, прикрыв его зимней шапкой. И если сотрудники следственных органов и ФСБ, под влиянием и давлением из ГРУ, сумели информацию о смерти майора Штурмина скрыть от журналистов, не сделать достоянием гласности, то с официантом Борисом Алимовым это сделать не удалось. И газеты запестрели фотографиями, статьями о похождениях ужасного маньяка, который на этот раз выбрал своей жертвой безобидного и далеко не могучего телосложения человека. Жертвой стал заурядный официант. Фотография Бориса Алимова и фоторобот были напечатаны во многих изданиях, а сюжеты прошли почти во всех информационных программах.
Хоботов ликовал.
– Вот она, слава, вот она!
Единственное, что приносило досаду, так это то, что пока застопорилось дело со снятием формы с его скульптуры. Мастер, с которым Хоботов договорился, повредил руку, и к работе, тем более, к такой тонкой и ответственной, был не пригоден. Хоботов же все эти дни ходил по городу и скупал газеты. Газет в мастерской собралась уже изрядная стопка. Нужные статьи были отчеркнуты желтым и красным маркерами, и они для Хоботова были дороже, чем диплом Нобелевского лауреата. Еще что сделал Хоботов, так это полностью сменил имидж: он сбрил бороду и так же наголо обрил голову. Даже дочь, войдя в мастерскую, не сразу узнала отца. Она немного испугалась, отшатнулась.
– Ну, чего ты, – сказал Хоботов, – это я, твой отец.
– Брр, какой ты страшный! – воскликнула Марина, тряся головой. – Ты похож на водяного.
– Какого еще водяного? Тебе нужны деньги? Скоро вы станете богатыми.
– Да? Вот хорошо, – воскликнула Марина.
– У вас будет море денег, ведь я стану фантастически известен.
Подобные истории девочка слышала уже не впервые и особого значения им не придавала. Отец дал ей двести долларов, и она, радостная, покинула мастерскую.
«Матери расскажу, чего он над собой утворил. Вот удивится. Был похож на художника, а превратился черт знает в кого. Голова, как бильярдный шар. Ну да ладно, мне с ним по улице не ходить, хотя, может быть, так он даже интереснее».
* * *
Чтобы хоть как-то развеяться и выйти из того состояния, в котором Илларион Забродов пребывал уже почти неделю, он решил наведать своего старого приятеля Марата Ивановича Пигулевского. Сел в джип и покатил а антикварную лавку на Беговую. Марат Иванович оказался на месте. Он обрадовался Иллариону, тут же схватил его за локоть и потащил в маленькую комнатку пить чай.
– Что-то ты мне не нравишься, – немного шепеляво говорил старик, – вид у тебя какой-то…
– Какой?
– Да словно жену похоронил или кого-то из близких.
– Вы прозорливы, Марат Иванович.
– На самом деле? – старый антиквар даже немного побледнел.
– Похоронил… Без меня похоронили, ну, да ладно, что об этом говорить. А ты-то как?
– Что я, Илларион… Дела идут помаленьку, правда, у нормальных умных людей как-то денег становится все меньше и меньше. Красивые вещи почти совсем перестали покупать, лишь интересуются, смотрят. А к очень дорогим даже и не прицениваются.
– Что ты имеешь в виду?
– Денег нет у народа, довели.
Кто довел, Забродов спрашивать не стал, ответ Пигулевского знал наперед.
– Даже серебряным браслетом никто больше не интересуется, понимают, им не купить.
– Это тот, с поломанной застежкой?
– Застежку-то я починил.
– Починил? – воскликнул Илларион. – Ты же говорил, нет сейчас мастеров.
– Мало ли что я говорил… Есть мастера, были и будут, только найти их тяжело. А браслет этот лежит у меня в лавке второй год, вот я и решил починить его.
– Что же за мастер такой отыскался?
– А, – махнул рукой Марат Иванович, – я давным-давно его знал, он часы чинит старинные. А тут пришел как-то ко мне, я стал его подначивать, говорю, мол, мастер ты хороший, а вот браслетик не починишь.
И знаешь, так его завел, что он даже затрясся. «Какой такой браслет?» – говорит. Я браслетик вытащил, лупу ему подал. Он смотрел, смотрел, пыхтел, как паровоз под парами, а потом и говорит: «Назло тебе, Марат, сделаю и даже денег с тебя не возьму».
– И не взял?
– Конечно, нет! Слово, оно ведь не воробей, вылетело – не поймаешь. Да и мужик он, слово держит, ни разу не подводил. Я ему, знаешь ли, Илларион, без расписок такие часы в починку отдавал, что дороже «мерседеса» стоят и никогда никаких проколов. Сегодня он браслет принес, полюбуйся, – и Марат Иванович Пигулевский положил на стол перед Илларионом серебряный браслет в виде змеи, к которому в день знакомства с Забродовым присматривалась Наталья Болотова…
Забродов смотрел на него, смотрел долго, внимательно. Его глаза были полуприкрыты. И если бы не Марат Иванович, возможно, он еще пребывал бы пару минут в таком состоянии. Но Пигулевский поставил на стол чашки и предложил приступить к чаепитию.
– Марат Иванович, не продашь ли ты его мне?
– Тебе, Илларион? На кой черт тебе нужна такая вещь, вроде, драгметаллы и антиквариат ты не собираешь. Тебя же, насколько я знаю, книги интересуют, карты старинные, это не твой профиль.
– Подарить хочу.
– Чертовски дорогой подарок. Значит, человек должен быть очень важный для тебя.
