— Стоять, сучье племя! — хрипло рявкнул Борис. — Или еще кто сдохнуть хочет?
Мужик замер. Серый подхватил упавшее ружье, распрямился.
Я крутанулся на месте, пытаясь осмыслить, что происходит. Парень за спиной застыл на полпути к Борису, в нескольких шагах от меня.
Мальчишка теперь уже с неподдельным страхом жался к колесу грузовика. Серый стоял с ружьем возле Бориса, переводил взгляд с одного противника на другого.
— Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, — произнес он звенящим от напряжения голосом и истерично хохотнул.
Борис склонился над трупом. Инкассатор лежал на спине, лицо было залито кровью. От прорубленной головы расползалась лужа.
Пальцы Бориса быстро ощупывали карманы покойника.
— Борь, — выдавил я. — Что ты делаешь?
Он не поднял взгляда, не посмотрел на меня. Он был занят. Он сидел рядом и обыскивал человека, которого только что убил.
— Идти надо, — сказал он. — Нужно идти, а то мы до твоей бабы никогда так не дойдем.
В руке его что-то блеснуло. Борис удовлетворенно крякнул, поднялся и быстро потрусил к «кошельку».
У мертвеца он забрал ключи. Я понял это, когда Борис остановился возле инкассаторской машины и принялся ковырять замок…
Внутри у меня было пусто, гулко ухало, словно мерно били в огромный барабан в пустом концертном зале.
Борис ругнулся, дернул за ручку. Дверь поддалась, и он полез в кузов инкассаторской машины. Я заглянул внутрь. Борис методично перетряхивал мешки. Деньги его не интересовали. Лишь в одном из банковских пакетов он нашел небольшой кейс.
Вынул, повозился с запорами и стал подбирать ключ.
— Что ты делаешь? — повторил я непослушными губами.
Борис не ответил. Он уже подобрал ключ, вскрыл кейс и теперь распихивал по карманам лежавшие внутри золотые побрякушки.
— Деньги это бумага, брат, — быстро проговорил он. — Кто этого до сих пор не понял — клинический идиот.
И на меня посмотрел хищник.
Я стоял совсем рядом. Между нами было всего полшага… И огромная трещина с расходящимися в стороны краями. Трещина, через которую надо было перешагнуть значительно раньше, а теперь…
В плечо толкнули. Я затравленно обернулся. Держа наизготовку обрез, спиной к нам стоял Серый. Он так и шел спиной, потому и налетел на меня. Двое мужчин по-прежнему не сдвинулись с мест. Видимо, случившееся шокировало их.
Да, эти явно были когда-то простыми людьми, а не той мелкой криминальной шушерой, которая кинулась на нас у бензоколонки. Скорее всего, что-то человеческое в них еще осталось.
— Борян, — тихо сказал Серый. — Валить надо. Ствол гнилой. Ржавый совсем. Они, видать, не знают, но он не стреляет. Им только гвозди заколачивать.
Тихие слова ударили по ушам, загрохотали лавиной.
Борис подхватил мешок с деньгами и подошел к краю фургона.
— Ты ведь знал, — прошептал я.
— Прекрати истерику, брат, — произнес Борис.
— Это убийство… Пустое убийство. И мародерство. Это не самозащита… это…
— Это жизнь, — холодно отрезал он.
Я отшатнулся. Отступил на шаг. Потом еще. И еще. В ушах громыхала лавина. Перед глазами все плыло. Я видел только кусок фургона и стоящего на краю Бориса.
Край трещины.
Край пропасти. Бездонной и настолько широкой, что теперь уже не перешагнуть. Ни мне, ни ему. Никогда.
Я пятился, цепляясь взглядом за край. Потому что надо было за что-то цепляться.
А сквозь ревущий протяжный грохот в ушах, пробивался знакомый хриплый голос чужого человека.
— Это жизнь. Привыкай. Так теперь будет всегда. Мы дойдем до Арбата, найдем твою Элю, но дальше все равно будет так.
— Нет, — сорвалось с губ. — Нет.
Я развернулся и побежал.
— Стой! — ударил в спину голос Бориса.
Я не остановился.
— Куда побежал?
Я не обернулся.
— От жизни убежать хочешь? — хрипло долбануло в спину. — Дурак!
Я не слушал. Я бежал прочь.
— Встретимся на Арбате.
Я бежал от хищника. От убийцы и мародера. От жестокого беспринципного зверя. У меня больше не было брата. Хотя позади остался человек, который по какой-то странной причине выглядел как брат и говорил голосом брата.
Споткнувшись, я невольно обернулся.
Борис стоял возле инкассаторского фургона с банковским мешком в руке. Рядом замер Серый с обрезом.
Лицо Бориса было злым. Очень злым. Словно он отчаянно давил что-то, что сидело внутри и рвалось наружу…
И вырвалось.
— А вы что же? — яростно заорал он, срываясь на знакомый хрип. — Чем он вас напугал? Этой гнилушкой? Или, может, купил?
Борис развернул мешок, запустил пятерню внутрь и выхватил ворох купюр.
— Этим, да?
Он размахнулся и с силой швырнул пачку. Банкноты взвились вверх, развалились, рассыпались веером, разлетелись, кружась и осыпая асфальт, как подкинутый в небо букет осенних листьев.
— Налетай, подешевело! — с надрывом проорал Борис и швырнул вторую пачку.
Двое, что до этого стояли как соляные столпы, бросились собирать деньги.
Мальчишка осторожно отлип от колеса.
Я развернулся и стремглав бросился прочь. Больше не оборачивался.
Бежал неведомо куда по петляющей улице, названия которой не помнил.
Бежал, несмотря на подступающий вечер и долбивший о спину рюкзак. Несмотря на усталость и боль в груди. Не то от быстрого долгого бега, не то от осознания потери. У меня больше никого не было. Только Эля, да и та — неизвестно где. Неизвестно, жива ли…
Далеко впереди замаячили человеческие фигуры.
Я метнулся влево. Во двор, заставленный ржавыми машинами.
Не разбирая дороги, пробежал через детскую площадку с гнилыми скамейками, развалившимися качелями и проржавевшей горкой. Снова свернул. Дома остались сзади, меня обступили деревья.
Лес? Откуда здесь лес?
Хотя почему нет? Если кругом дикость, если законы джунглей — должен быть лес. Дикий, безжалостный. Пусть даже из стекла и бетона.
Впереди вырос холм. Я взлетел на вершину, скатился вниз.
Деревья кончились. Вокруг, справа и слева, замелькали рыжие боксы гаражей. Бетонный забор. Ворота, будка со шлагбаумом. Завод? Проходная? Куда меня занесло?
Я сбавил темп. Перешел на шаг, сипло дыша. Подтянул лямки рюкзака.
Сумерки сгустились. Сколько я бежал? Куда?
