– На одну ночь.
– Уверены?
– Более чем. Я просто ехал мимо. На одну ночь.
И м-р Иерихон остался на одну ночь, но продлилась она двадцать лет.
Глава 3
Буря приближалась, и фургонтина неслась впереди нее на всех парусах, отвоевывая каждый километр расстояния до кипящего пылью бурого облака. Три дня бежала она впереди бури, три дня с того утра, когда дедуля Аран обратил свой левый, погодный глаз к западному горизонту и заметил коричневато-охряной обод до небес. «Идет непогодь», – сказал он, и непогодь пришла, и подкрадывалась ближе с каждой секундой, и подобралась так близко к первопроходцам, что даже Раэль Манделья, проклятый даром практичности, осознал: обогнать бурю не удастся, и все, на что осталось надеяться его семье, – это найти какое-нибудь убежище, пока все не утонули в пыли.
– Быстрее, быстрее! – кричал он, и дедуля Аран, а также милая, прекрасная Эва Манделья, мистическая супруга, на сносях, стали добавлять к парусам последние носовые платки, пока фургонтина не загудела, не запела на прямой стальной колее. Скрипел рангоут, звенели-визжали тросы, тряслась и качалась воздушная тележка. В багажном прицепе блеяли от страха козы и ламы, а свиньи терлись о прутья клеток. Позади валы бурой пыли расплескивались по земле в раже близящейся погони.
И вновь Раэль Манделья бичевал себя за безрассудное решение повезти жену, отца и нерожденного ребенка по Великой Пустыне. Четыре дня назад в Мёрчисоновых Низинах выбор был прост. Переведешь стрелку вот так – поедешь со всей семьей в южном направлении, на заселенные территории Второзакония и Великого Окса; переведешь вот эдак – помчишься по Великой Пустыне к пустошам Северной Аргиры и Трансполярья. Тогда Раэль не мешкал. Ему нравилось воображать себя храбрым первопроходцем, осваивающим новые земли, строящим свой мир своими руками. Его обуяла гордыня. Теперь же грядет наказание. Планы и карты беспощадны: топографы РОТЭХа не отметили ни единого поселения на тысячу километров вдоль железной дороги.
Порыв ветра настиг грот и разодрал его по вертикали. Раэль Манделья ошарашенно смотрел на хлопающие обрывки парусины. Затем отдал приказ идти в бейдевинд. Не помогло: еще три паруса лопнули с треском, будто стреляли из ружья. Фургонтина содрогнулась и замедлилась. Тогда Эва Манделья встала, раскачиваясь и цепляясь за гудящий трос. Ее живот колыхался, неминуемо приближались схватки, но глаза Эвы были устремлены вдаль, а ноздри трепетали, как у испуганной оленихи.
– Там что-то есть, – ее голос увертывался от воплей ветра и проводов. – Я слышу запах; там что-то зеленое и растущее. Аран, у вас глаз наметан, что вы видите? – В вихрящейся пыли и мгле, предвосхищавших бурю, дедуля Аран погодным глазом высверлил геометрически совершенную прямую и узрел учуянное Эвой Мандельей: шарик зеленой растущести и всякое-прочее по бокам – высокую металлическую башню и ромбовидные гелиоколлекторы.
– Хабитат! – заорал он. – Поселение! Мы спасены.
– Прибавить паруса! – заревел Раэль Манделья; обрывки парусины едва не били его по ушам. – Прибавить паруса! – Дедуля Аран пожертвовал древний родовой стяг из тончайшего новомерионеддского шелка, стяг, который хотел поднять, провозглашая царство сына в землях за пустыней, а Эва Манделья – подвенечное платье из кремового органди и нежнейшие нижние юбки. Раэль Манделья принес в жертву шесть незаменимых пластиковых гелиопленок, и вместе они оснастили мачту. Ветер поймал фургонтину, она маленько затряслась, легонко подскочила, и фронтирное семейство Манделья, похожее скорее на бродячий цирк в плену водяного смерча, чем на рвущихся осваивать новые земли первопроходцев, покатилось по рельсам в убежище.
Д-р Алимантандо и м-р Иерихон приметили фургонтину издалека: комок разноцветной ткани летел впереди бури. Завидев первые рывки и броски пылевых смерчей, они свернули нежные лепестки гелиоколлекторов в плотные бутоны и втянули оперенные усики и чашечки антенн в башню-ретранслятор. Пока они трудились, запеленав головы и руки в толстые полотняные тюрбаны, ветер усилился до визга, соперничавшего с криком, и наполнил воздух летучими иглами пыли. Когда фургонтина стала яростно тормозить в урагане визгов, скрипов и искр, д-р Алимантандо и м-р Иерихон понеслись разгружать кабуз. Они работали с молчаливой, самоотверженной синхронностью людей, которые долго жили друг с другом и больше ни с кем. Эва Манделья не без испуга смотрела, как они неутомимо и машинально поднимают и уносят: скотофонд, корнефонд, семяфонд, инструменты, машины, материалы, ткани, утварь, гвозди, шурупы, булавки и краски; берут и ставят, берут и ставят, не говоря ни слова.
– Куда мы все это сложим? – закричал Раэль Манделья.
Д-р Алимантандо поманил их спеленутым пальцем и повел в теплую сухую пещеру.
– Эта – для вас, смежная – для вашего оборудования.
В семнадцать семнадцать ударила буря. В тот же момент Эва Манделья принялась рожать. Ее подвенечное платье, нижние юбки, родовой стяг и шесть ценных гелиопленок взвивал в атмосферу ветер, способный содрать человечью плоть с костей, а Эва тужилась, и тужилась, и стонала, и кряхтела, и тужилась, и тужилась в теплой сухой пещере при свете сальных свечей; тужилась, тужилась, тужилась, тужилась, пока не вытужила на свет двух голосящих младенцев. Возвестившие их появление вопли заглушил вопль бури – на порядок громче. В пещеру просачивались красные песчинки. В мерцающем желтом свете Раэль Манделья поднял сына и дочь.
– Лимааль, – сказал он ребенку в правой руке. – Таасмин, – сказал он ребенку в левой, и, поступив так, проклял их своим проклятием, так что его рационализм-правша передался сыну, а мистицизм-левша его жены – дочери. То были первые граждане Дороги Запустения, и благодаря их гражданству получили гражданство их родители и дед – не гнать же им фургонтину дальше, в земли за пустыней, с младенцами у каждой груди. Так что они остались навсегда и не обрели землю за горами, которую с тех пор ищут все Мандельи, ибо знают, что Дорога Запустения – всегда за шаг до рая, и весьма недовольны тем.
Глава 4
Раджандра Дас жил в дыре под Платформой 19 Главного Вокзала Меридиана. Раджандра Дас делил эту дыру много с кем, а дыры под Главным Вокзалом Меридиана были много где, и жил там много кто. Эти люди именовали себя джентльменами радости, знатоками свободы, школярами Универсиума Жизни, Веселыми Привидениями. Менеджеры железной дороги именовали их шаромыжниками, босяками, нищебродами, голью перекатной, гунда-шушерой и бомжарами. Пассажиры именовали их голыми соколами, князьями из грязи, падшими душами и рыцарями бедового образа и открывали ради них кошельки, а они сидели на корточках на вокзальных ступенях, тянули руки в ожидании потоков центаво и пристально глядели молочно-белыми глазами – спасибо специальным катарактным линзам от фирмы «Очки и Оптика для Света с Востока» на улице Ист-Брэд. Впрочем, Раджандра Дас в щедротах люда Меридиана, путешествовавшего поездами, не нуждался. Он не покидал подземного сообщества Главного Вокзала и жил на то, что платили за его услуги нищие. Он пользовался некоторым уважением (хотя значимость уважения в царстве босяков сомнительна), потому что у него был талант.
