Ночь следовала за ночью, и насилие множило насилие. Зверство плодило зверство. Симпатизировавший стачке Доминик Фронтера решил, что не может закрывать глаза на сотрясавшие город безумие и беспредел. Компания грозила прямой расправой с преступниками, хотя за оградой ее охрана власти не имела. Доминик Фронтера пообещал главе службы безопасности Компании действовать немедленно; как исполнить это обещание, он не понимал. Он нанес визит Раэлю Манделье-мл. в «Трактире».
Личный телохранитель Раэля Мандельи-мл. не позволил мэру приблизиться к телу ближе, чем на три метра.
– Раэль, это должно закончиться.
Лидер бастующих пожал плечами.
– Простите, но это закончится, как только уедут скэбы. Это их вина. Хотите решить все миром – идите к Компании, не ко мне.
– Я только что из Компании. Там мне сказали ровно то же самое, только наоборот. Раэль, не прикидывайся дурачком. Я тебя знаю с тех пор, как ты пешком под стол ходил. У меня нет улик, нет фамилий, но закон есть закон, и личные симпатии тут ни при чем, и как только улики появятся, закон будет соблюден.
– Вы мне угрожаете?
Доминик Фронтера прекрасно понимал, как это бессмысленно – ему с его горсткой толстых дружелюбных констеблей угрожать человеку, который бросил вызов транспланетной империи Корпорации «Вифлеем-Арес»; тем не менее, он сказал:
– Не угрожаю, Раэль. Только даю совет.
К концу недели уехали все, кроме трех сотен штрейк– брехеров. Из них пятьдесят два навсегда останутся на городском кладбище. В следующее воскресенье Конкордат хоронил своего первого мученика. Уилли Гумира, девять лет, холост, оператор сепаратора, скончался от удара кирпичом по шее при попытке приблизиться с ножом к скэбу, оператору сепаратора из Мажино, близ Школы для Малолетних «Индустрия – Какой Восторг!». Уилли был мучеником, намеченная им жертва, ставшая победителем, – чудовищем. Уилли опустили в землю в погребальной урне, обернутой зелено-белым знаменем Конкордата, и мать-две-сестры-девушка выплакали реку.
Похороны посетили Раэль Манделья и его стачечный комитет.
– Что теперь с производством?
– Выровнялось на десяти процентах от оптимума. По моим расчетам, прибыльность завода достигнет нуля через двадцать два дня.
– Стачечного фонда хватит только на пятнадцать. Мавда, проверь, нельзя ли организовать от групп поддержки наряду с регулярными воздушными грузами еще и финансовую помощь. Би-Джей, продолжай обрабатывать другие транспланетарные корпорации, проигрыш «Вифлеем-Арес» – их победа. Думаю, я поговорю с тетушкой, вдруг она выделит нам бесплатные места в церковных хостелах. Тогда мы освободим часть денег из переселенческого бюджета.
Шестеро заговорщиков поклонились и разошлись, и первые лопаты прекрасной красной грязи тяжело упали на керамический гробик Уилли Гумиры.
Глава 49
Сделавшись более чем на три четверти умерщвленным, Кадиллак Духновенный стал настолько же менее послушным, думала Таасмин Манделья.
– Госпожа, вам нельзя позволять себе втягиваться в конфликт вокруг «Вифлеем-Арес-Стали»! Нельзя смешивать духовное с политическим.
Серая Леди и Железный Камергер спешили по подземному переходу, соединявшему личные покои с общественными палатами. На слове «политическим» Таасмин Манделья остановилась и прошептала Кадиллаку Духновенному на ухо:
– Ах вы лицемер. Поведайте: если духовное не затрагивает всякую сторону жизни, включая политическое, как оно может быть по-настоящему духовным? Скажите, ну. – Она зашагала по неоновому коридору. Защелкали, затрещали протезы на три четверти искусственного камергера – он заторопился вслед за ней.
– Госпожа, при всем уважении, вы позволяете чувствам туманить ваш взор. Пренебрегите тем, что Раэль Манделья-мл. – ваш племянник; вы должны принять объективное решение, позволять или нет еретикам… простите, Госпожа, бастующим использовать наши спальные помещения. Едва мы ликвидируем туманящую субъективность, решение прояснится.
В дверях приемной палаты Таасмин Манделья замерла вновь.
– Так и есть, Камергер. Я заявлю о полной духовной, моральной и экономической поддержке Конкордата.
– Госпожа! Это сумасшествие! Подумайте о паломниках, от чьих щедрот мы зависимы: не оттолкнет ли их столь резкое действие? Подумайте о Бедных Детях: становясь на сторону ерети… бастующих, вы, по сути, отрицаете их веру в святость Стальтаунской Часовни. Вы не можете отринуть ваших преданных ревнителей – и паломников, и Бедных Детей!
– Я знаю, откуда надуло эти ложные пророчества насчет завода, Камергер. Я не дура даже на треть, как бы вам ни хотелось думать обратное.
В приемной палате она воссела на трон, освещаема единственным лучом солнца, пойманным изогнутыми зеркалами высоко под куполом. Вокруг ступней Таасмин Мандельи были разбросаны цветы и клубки металлической стружки; перед троном уходила во мрак очередь паломников с нарисованными на лбах девятиконечными звездами. Воздух напоила зябкая набожность.
– Этому месту нужно больше света, – прошептала Таасмин Манделья себе под нос, воображая, как Панархова рука снимает купол Базилики, будто крышку банки с маринованными корнишонами, и все вокруг заливает дневной свет.
– Простите, мадам? – спросила служка, Бедное Дитя с металлической головой.
…Бедное Дитя, думала Таасмин Манделья. Пока очередь исцелений-благословений-пророчеств-прошений-прощений шаркала вперед, Серая Госпожа поймала себя на том, что глядит на уловленные подкупольными зеркалами отражения облаков и думает о племяннике, ведущем бой, ради которого ей дана ее сила – там, на солнце пустыни, под простором неба, пред очами Панарха. Духовность в действии, вера в коричневых туфлях, острие ножа революционной любви. Она права, Конкордат надо поддержать. При всех их человеческих грехах они защищают человечность, жизнь и свободу от Компании, ее сокрушительной стерильности, машинной систематизации и истребления.
– Госпожа, Старушки из Черновы. – Среди цветов и стружки кланялась, раззявя редкозубые рты, стайка бабушек в черных шалях. Они принесли уродливую деревянную фигурку ребенка. Топорно вырезанная, неумело раскрашенная, с таким выражением лица, будто в задницу вставлен острый инструмент. – Они прибыли с прошением, мадам. – Служка уважительно поклонилась и жестом пригласила Старушек из Черновы приблизиться.
– О чем ваше прошение? – Блики солнца на чистой холодной воде, листья отбрасывают пятнистые тени всех оттенков в приятном сумраке… Таасмин Манделья почти не слышала молящие голоса.
– …Отнимают у нас сыновей и сыновей их сыновей, отнимают у нас свободу, величие, отнимают все, что у нас есть, и возвращают одни обрывки; называют это «индустриальным феодализмом», и за это мы должны их благодарить…
– Стойте. Вы из Стальтауна?
Старейшая и самая досточтимая из бабушек съежилась от страха.
– Все встаньте. – Блики, тени и чистая холодная вода испарились в свете высшего солнца. – Вы из… – она порылась в памяти, проклиная свою невнимательность, – Черновы, что в Новом Мерионедде?
