– Эй, Медвежонок, как ты их! Говорю, ты их ух как!
Стрелок Джонстон М’боте осклабился и сплюнул одновременно: никто так больше не мог, потому что никто так не хотел.
– Да ладно. Просто наводишь пушку когда надо и на кого надо. Эй! – Вращающиеся глазные яблоки зафиксировали движение на крошечном монохромном телевизоре. – Эй, тут дух убегает!
– Да ну ее…
– Она же враг! Я хочу ее пристрелить.
– Полегче с тахбластами, Медвежонок, а то отстрелишь нам ногу, как мы тогда?
– Ну уж хрена вам! – сказал Джонстон М’боте разобиженно.
Он выплеснул раздражение на фасад чайханы «Новый Парадиз», украсив ее тройкой-другой выстрелов из 88-миллиметровой пушки, после чего Медведище (на деле субкомандир Гавриил О’Бирн) отчитал его за трату боеприпасов. Тогда он как следует почесался, запустив руку поглубже в вонючие подштанники, и Боевая Машина Т27 «Восточное Просветление» заковыляла прочь оказывать огневую поддержку у ворот Стальтауна, в процессе случайно и без злого умысла раздавив пол-особняка Сталина и целую жену Сталина одним небрежным движением передней правой.
– Эй, тут внизу какой-то мужик! – Сквозь амбразуры подбрюшной турели Джонстон М’боте разглядел любопытно искаженного перспективой м-ра Сталина: тот в бессильной ярости грозил кулаками боемашине, только что убившей женщину, с которой он прожил двадцать лет.
– Внизу что?
– Медведище, тут мужик!
– Кажись, владелец дома, который ты только что того, Медведище, – прощебетал Медведица с верхотуры главной турели. Джонстон М’боте знал Медведицу только по ворчливому голосу по межсвязи. Он в жизни не видал этого Медведицу, но подозревал, что стрелок номер один и командир друг друга недолюбливают. Хотя стойте-ка, он ведь и командира никогда не видал.
– Внизу что? – снова спросил Медведище.
– Мужик, внизу, на большом-пребольшом бобовом поле, – сказал Джонстон М’боте, идеально уравновешиваясь, чтобы не пропустить дальнейшее. – Знаете, я думаю, нам надо быть типа… осторожными, ну, вот как вы меня всегда предупреждаете… Ой. Вот.
– Что, Медвежонок?
– Ничего, Медведище.
Т27 «Восточное Просветление» под руководством Медведища, Медведицы и Медвежонка быстренько перебежало на Зеленую улицу, превратив м-ра Сталина в невезучую лужицу под той же передней правой.
– Св. Екатерина! Вы хоть знате, чего наделали? – завизжал Медведица и стал так длинно и детально препираться с командиром, что Джонстон М’боте приглушил взаимные пререкания, и его мизинец станцевал джигу под «Серенаду улицы Томболовой» Гамильтона Боханнона и его Свингующих Асов. На войне опять было круче некуда.
Круто долбить по блиндированным мешками с песком окопам из пушки; круто давить удирающих герильеро и со звуком «пыщ!» сжигать их дотла из ТБ; круто, даже когда страшно, даже когда слышишь в наушниках, как умирает здесь и сейчас экипаж Т32, «Персик Авессалома», в суматохе не понимающий, по ком стрелять.
– Я же сказал, там никого нет!
– Да не может такого быть!
– Компьютер говорит…
– На хрен компьютер!
– На хрен тебя! Гляди, блин! Я был прав, там нигржггммстфуххззсс… – И Т32, «Персик Авессалома», принял смерть от мощного импульса П-индуктора в руках мальчика-солдата Армии Всея Земли, разнесшего тамошних Медведище, Медведицу и Медвежонка фонтаном железных осколков и обильных красных брызг.
Джонстон М’боте смотрел на гибель «Персика Авессалома» и ощущал непривычное шевеление в голове. Это бродила самозародившаяся мысль, озарение и ясный знак того, что предопределенное существование стрелка катилось к концу ветки. Самозародившаяся мысль застала Джонстона М’боте врасплох, и прошла целая минута прежде, чем он нажал на кнопку соединения с Медведищем.
– О, Большой Медведь, – пропел он, – мне кажется, мы имеем дело с невидимым противником. – Медведище зашипел и забулькал по межсвязи: командир, повышенный в звании с опережением относительно мозгов.
– Ну, есть у кого инфрагоглы? – Медведица оставил свои вместе с палочковым репеллентом в палатке. Стороны ожесточенно заспорили. Джонстон М’боте нацепил свою пару и обрел сходство с одержимой поносом совой. Он узрел мутную монохромную дымку, и та почти сразу принесла ему дивиденды.
– Эй! Медведище! Медведище! Вижу духа! Настоящего живого духа!
– Где?
– Слева по борту, один неприятель… – Ему нравились военные выраженьица.
Духа звали Шэннон Йсангани.
– Давайте ее срежем, вот же она… – Болтающийся под брюшным люком в двадцати метрах над землей в дыму и копоти стрелок Джонстон М’боте повел боемашину, повинуясь указаниям в форме ора по внутришлемной межсвязи. Верная и послушная боемашина протопала по заброшенному западному крылу гасиенды Манделий, отчего лопнула с треском, как стручок гороха, самая тайная комната, которую дедуля Аран запер и наказал не открывать под страхом проклятия.
На головы династии Манделья, спрятавшейся в глубочайшем из подвалов, посыпалась пыль. Дрожали и стонали камни. Полубезумного после скачек на Лошадке Чарли Раэля Манделью-мл. посетили галлюцинации, в которых он был вождем Великой Стачки; он разразился речью, и Квай Чен Пак поспешила успокоить его травяным чаем. Эва, беспечно трудившаяся на ткацком станке, выбрала моток огненно-рыжей пряжи и провозгласила:
– Все это должно пойти в гобелен.
На главном дворе Манделий боевая машина Т27 «Восточное Просветление» приняла боевую стойку, выпуская пар из нагнетательных клапанов. Вокруг турели клубился дым, наделяя ее потусторонней, злобной разумностью.
– М’боте, ты видишь кого-нибудь?
Стрелок М’боте высунулся из подбрюшного волдыря, зондируя через гоглы огромные клубы пара и дыма, прибывшие с окраины Стальтауна, где Парламентарии и защищавшая город Армия Всея Земли сшибались, словно набегавшие друг на друга волны. Сквозь монохромный сумрак двигалась мерцающая неотчетливость.
– Ага! Вот она! Стреляйте скорее! – Медведица скрипуче развернулся, подчиняясь; Медведище занес убийственную переднюю правую, чтобы раздавить тварь.
За последние минуты природа веры Шэннон Йсангани в Бога изменилась коренным образом: на смену Большому Благостному Добряку, выдающему некоторым чуть больше удачи, чем требуется по справедливости, пришел Гнусный Мстительный Старый Рыбак, с крючка которого жертве уже не соскользнуть. Когда Мёрту Мелиндзакиса сожгли вместо Шэннон Йсангани, это была удача. Теперь, когда она не могла уйти от того, кто его сжег, это была месть. Боемашина играла с Шэннон Йсангани в кошки-мышки. Какой-то салага даже свесился с турели, следя за каждым рывком жертвы в инфрагоглы. Великолепная невидимость бесполезна, как и защитный купол. Осталось только сразиться и погибнуть по образцу Мёрты Мелиндзакиса.
– Бог убей Бога! – солипсически закричала Шэннон Йсангани, прорываясь к Стальтаунской крепости, а боемашина безостановочно наступала ей на пятки. – Бог убей Бог убей Бог убей Бог!
