Еще бы. Двадцать лет назад мировоззрение Эгара, насколько он мог припомнить, не сильно отличалось от взглядов соплеменников. Что плохого в холодной воде, общей парилке раз в несколько дней и славной бороде? Они же не какие-нибудь изнеженные хреновы южане с их вычурными манерами и мягкой бабской кожей.
«Ага. Но двадцать лет назад ты был невежественным мудаком. Двадцать лет назад ты бы свой хрен от рукояти меча не отличил. Двадцать гребаных лет назад…»
Двадцать гребаных лет назад Эгар был заурядным маджакским пастушком с пушком на подбородке. Он ни разу не покидал степи, но мнил себя опытным, так как потерял невинность в Ишлиничане, куда его взяли старшие братья; зато бороду не смог бы отрастить даже под страхом смерти. Он безоговорочно верил во все, что говорили отец и братья – а они, в основном, говорили, что в целом мире не сыскать таких суровых и крепких выпивох и бойцов, как маджаки, а из всех маджакских кланов скаранаки самые отважные, и настоящие мужики помыслить не смеют о том, чтобы жить где-то еще, кроме северных степей.
Эти жизненные принципы Эгар опроверг – по крайней мере, частично – как-то ночью в таверне в Ишлин-ичане несколько лет спустя. Пытаясь смягчить выпивкой боль от безвременной кончины отца под копытами табуна, он ввязался в ребяческую драку со смуглым, серьезным имперцем – как позже выяснилось, телохранителем заезжего ихельтетского торговца. Драка в значительной степени случилась по вине Эгара; «ребяческой» ее назвал имперец – а его, соответственно, «ребенком», – после чего начал лупить молодого маджака голыми руками, применяя незнакомую технику боя, для которой не понадобилось вытаскивать меч. Юность, гнев и болеутоляющий эффект выпивки позволили Эгару какое-то время продержаться, но он впервые в жизни столкнулся с профессиональным солдатом, его участь была предрешена. Оказавшись на полу в третий раз, он не поднялся.
Вспомнив об этом, Эгар ухмыльнулся в бороду. «Изнеженные хреновы южане. Ну да, ну да».
Сыновья хозяина таверны вышвырнули Эгара. Трезвея на улице, он достаточно собрался с мыслями, чтобы понять: смуглый, серьезный воин его пощадил, хотя имел полное право убить на месте. Он вернулся, склонив голову, и попросил прощения. Это был первый раз, когда подобное пришло ему на ум.
Ихельтетский солдат принял его раскаяние с милостивым чужеземным изяществом, а потом они принялись напиваться вместе, охваченные своеобразным товариществом бойцов, которые едва друг друга не убили. Узнав о потере Эгара, ихельтетец выразил соболезнования чуть заплетающимся языком, после чего – возможно, проявив дальновидность, – сделал предложение.
«У меня, – сказал он, тщательно выговаривая каждое слово, – есть дядя в Ихельтете, императорский вербовщик. В императорской армии, дружище, нынче страсть как не хватает людей. Чес-слово. Для молодого человека вроде тебя, который не чурается стычек, работы ну очень много. Жалование хорошее, шлюхи, мать их, невероятные. Я серьезно, они прославленные. Во всем известном мире никто так не ублажает мужчин, как ихельтетские бабы. Тебя там ждет хорошая жизнь, дружище. Драки, ебля и деньжата».
Эти слова были в числе последнего, что Эгар ясно помнил о финале той ночи. Он проснулся через семь часов – один, на полу таверны, с гудящей головой и мерзким привкусом во рту. Его отец по-прежнему был мертв.
Через несколько дней семейное стадо разделили – как, видимо, предугадал его чужеземный собутыльник. Предпоследний по старшинству и в очереди наследования из пяти сыновей, Эгар оказался счастливым обладателем дюжины запаршивевших животных из тех, что брели в хвосте стада. Слова ихельтетского телохранителя всплыли в его памяти и показались притягательными. «Драки, ебля и деньжата». Работа для мужчин, которые не боялись стычек, и славные своими умениями шлюхи. Против дюжины шелудивых буйволов и братьев, которые им помыкали. О чем тут думать? Эгар уважил обычаи, продав свою долю в стаде одному из старших братьев, а потом, вместо того чтобы наняться пастухом, взял кошель, копье и кое-что из одежды, купил новую лошадь и поехал на юг, в Ихельтет, один.
Ихельтет!
Имперский город оказался не пристанищем выродков и женщин, закутанных в простыни с головы до пят, а раем на земле. Насчет денег собутыльник Эгара был прав. Империя вооружалась для одного из привычных набегов на торговые земли Трелейнской лиги, наемники были в большой цене. Более того, широкоплечая фигура Эгара, светлые волосы и бледно-голубые глаза, по-видимому, сделали его неотразимым для женщин этой смуглой, тонкокостной расы. К тому же у степных кочевников – ибо таковым он в конце концов начал себя считать – в Ихельтете была репутация, которая немногим уступала их мнению о самих себе на родине. Почти все считали их свирепыми воинами, феноменальными гуляками и могучими, хоть и далекими от утонченности, любовниками. За шесть месяцев Эгар заработал больше денег, выпил и съел больше всякой всячины и проснулся в большем количестве странных, благоухающих постелей, чем мог вообразить даже в самых необузданных подростковых фантазиях. И до того момента он не видел ни одной схватки, уже не говоря об участии в ней. Кровопролитие началось позже…
Какое-то сопение и крик отвлекли его от воспоминаний. Он моргнул и огляделся. На восточном конце стада животные, похоже, беспокоились, и у Руни возникли затруднения. Эгар, сменив настрой, сложил мозолистые ладони рупором и прижал ко рту.
– Бык! – раздраженно заорал он. Ну, сколько раз повторять парню, что стадо следует за вожаками? Одолей быков, и остальные пойдут за тобой. – Оставь ты этих гребаных коров в покое, займись бы…
– …рожно, долгобеги!!!
В пронзительном вопле Кларна, донесшемся с другого края стада, отразился вековой ужас степных пастухов с примесью паники. Эгар резко повернул голову и увидел, что та часть, за которую отвечал Кларн, неслась на восток. Ориентируясь по движению вожака и прищурив глаза, он разглядел, что испугало стадо со стороны Руни. Сквозь степную траву высотой по грудь будто скользили высокие, бледные фигуры – их было с полдюжины или больше.
Долгобеги.
Руни тоже их увидел и поскакал наперерез, прикрывая стадо. Но к этому времени его лошадь почуяла долгобегов и перестала сдерживаться. Она металась туда-сюда, сопротивляясь поводьям, ее перепуганное ржание отчетливо слышалось на ветру.
«Нет, только не это».
Эгар мысленно издал предупреждающий вопль и тотчас понял, что кричать нет времени, смысла тоже. Руни едва исполнилось шестнадцать, а степные упыри всерьез не беспокоили скаранаков больше десяти лет. Самое большее, что парнишка знал о долгобегах – истории, которые старик Полтар рассказывал у костра. Еще, кажется, кто-то однажды притащил труп в лагерь, чтобы похвастать. Руни понятия не имел о знании, которое Эгар усвоил на крови до его рождения. «Со степными упырями нельзя сражаться, стоя на месте».
Кларн, старше и мудрее, увидел ошибку Руни и теперь гнал собственного скакуна, который был этому совсем не рад, вокруг темной массы буйволов, не переставая орать. Он снял лук со спины и тянулся за стрелами.
Он не успевал.
