– Одиннадцать, шесть, двадцать восемь, – с каменным лицом ответил Эрил, и они пустились в путь по темной стороне бульвара.
Позади них один из стражников – вероятно, из лучших побуждений – усердно размешал тускло светящиеся угли в одной из жаровен своим мечом. Но это привело лишь к тому, что падающие от их ног длинные тени заплясали по кирпичной кладке впереди.
* * *
– Тебе детей приходилось убивать? – небрежно спросил Гирш, когда они шли под узким крытым мостом – уже третьим или четвертым, – откуда, прильнув к каменным карнизам незастекленной галереи и болтая руками, на них внимательно глядели беспризорники, прикидывая, как быть дальше.
Рингил вспомнил Восточные ворота и уклончиво ответил:
– Ну, я же был на войне.
– Ага, но я не про ящериный молодняк. Я про людей. Детишек, вроде тех, которые за нами наблюдают.
Рингил посмотрел на головореза с любопытством. Нет, Гирша не в чем винить. В Трелейне почти все были убеждены, что война – натуральная битва за судьбу человеческой расы, в которой кириаты немного подсобили с техникой против безжалостного зла и враждебно настроенных чужаков. Гирш, молчаливый и умелый городской воин, в этом смысле был немногим образованнее или осведомленнее обычного уличного воришки; скорее всего, он за всю свою жизнь ни разу не пересекал границу Лиги. Возможно, он даже не уезжал далеко от стен Трелейна. И, понятное дело, на сто миль не приблизился к Наралу, Эннишмину или любому другому из полудюжины местечек, где в конце войны вспыхнули приграничные споры. Потому что если бы он там бывал…
Нет смысла углубляться в эту тему. «Отпусти и забудь», – уговаривала его Арчет, когда они встретились в последний раз, и он пытался. Честно пытался.
Все еще пытался.
– Если до этого дойдет, проблем со мной не будет, – тихо проговорил он.
Гирш кивнул и замолчал.
Другие не были такими уступчивыми.
«Ты ведь и впрямь никогда не делал из этого проблему, верно? – шепнул на ухо голос, который мог принадлежать призраку Джелима Даснела. – Если уж приходилось…»
Рингил тряхнул головой. Попытался загнать воспоминания в дальний угол.
Из дверных проемов и окон, с самых низких крыш и расстояния в пару десятков вороватых шагов беспризорники от них не отставали.
Будто знали.
«Ох, ладно. Хватит с тебя этой ерунды».
Он сосредоточился на улице, вынудил себя зацепиться за окружающую действительность. Сегодня ночью им не придется убивать – ни взрослых, ни кого-то еще, – если они просто будут начеку. Эттеркаль, невзирая на жуткие Милакаровские сказки, не страшнее любого другого пришедшего в упадок городского квартала, по которому Рингилу доводилось ходить в темное время суток. Улицы были узкими и мало освещенными, в сравнении с бульварами Тервиналы или какого-нибудь района выше по течению реки, но мостовая большей частью неплохо сохранилась, и удавалось ориентироваться по огням в окнах и горстке витрин магазинчиков, которые в столь поздний час еще работали. В остальном их окружала тьма и ее обычные обитатели – неизменные вульгарные шлюхи с грудями наружу и задранными юбками, с такими потасканными и отупевшими лицами, что даже тяжелый макияж с обилием теней не маскировал следы разрушения; охраняющие шлюх сутенеры, витающие в дверных проемах и у входа в каждый переулок, словно призванные из тьмы злые духи; да какой-нибудь случайный хищник, похожий на сутенера, но не сутенер, появляющийся из благоприятной мглы, чтобы окинуть прохожих оценивающим взглядом, а потом с той же скоростью исчезающий, уразумев, что с Рингилом и его спутниками не стоит связываться. Попадались еще сломленные, воняющие мочой фигуры, безвольно прислонившиеся к стенам, слишком пьяные, обкуренные или опустившиеся, чтобы отправиться куда-то, и среди них, несомненно, был не один труп – Рингил заметил парочку явных, – для которого все заботы о торговле, жизни, крыше над головой или веществах, дарующих освобождение, уже не имели значения.
Они добрались до первого адреса в списке Миляги.
Для заведения, где можно было купить раба на любой вкус, местечко выглядело так себе. Длинный, обшарпанный фасад, три этажа с гниющими, плохо закрывающимися ставнями, за которыми царила тьма и лишь изредка проглядывал свет. Штукатурка на стенах покрылась пятнами и местами обсыпалась так, что проступила кирпичная кладка; крыша опустилась, как насупленный лоб. На первом этаже имелись две двери, каждая пряталась за решеткой с толстыми прутьями. Прямо перед Рингилом и наемниками открылся большой заезд для карет, перегороженный тяжелыми, двойными дверьми с железными заклепками, которые и тараном не пробить.
Когда убогие рыбацкие бухточки в устье Трела еще не расчистили до серьезной глубины, Эттеркаль был складским районом для наземных торговых караванов. Этот дом явно представлял собой заурядное наследие тех времен.
Постепенно морская торговля вытеснила караванную, и в Эттеркаль пришла разруха. Район пал жертвой бедности, а за остатки, рыча и щелкая челюстями, дрались банды. Рингил не был свидетелем того, как это происходило – процесс зашел уже очень далеко ко времени его рождения, труп Эттеркаля успел прогнить насквозь. Но он знал, каковы движущие силы таких изменений. В то время как ихельтетские муниципальные власти имели письменно закрепленное религиозное обязательство поддерживать любой город или поселение, где большую часть жителей составляют правоверные, в Трелейне власть имущие предпочитали следовать путем милостивого пренебрежения. Нет ни смысла, ни выгоды плыть против течения торговли, твердили они, а в Эттеркале течение быстро убывало. Деньги уплыли, обосновались в другом месте, и те, кто мог себе это позволить, последовали за ними.
Но остались кварталы больших и мрачных хранилищ, которые невозможно сдать в аренду. Некоторые переделали под убогие квартирки для рабочих с процветающих верфей, которых негде было селить – решение оказалось неудачным, – некоторые снесли, чтобы расправиться с бродячими бандами, нашедшими там пристанище. Некоторые сгорели по неизвестным причинам – впрочем, на причины всем было плевать. С началом войны дешевые склады ненадолго стали полезными – в них расквартировывали войска и хранили военное имущество, но район не получил от этого долгосрочной выгоды. Война закончилась, и солдаты отправились домой. Без приказа переселяться в Эттеркаль никто не собирался.
В итоге он достался рабам и работорговцам.
Гирш обнаружил лючок, вырезанный в двери въезда для карет, и начал колотить в него потертой дубинкой, которую жестом фокусника вытащил из-под своего воровского одеяния. Рингил стоял рядом, изображая аристократическое презрение к происходящему, на случай, если за ними наблюдали из окон наверху. Тарабанить пришлось целых пять минут, но в конце концов раздалось позвякивание – кто-то отодвигал засовы, и дверца открылась внутрь. На улицу вышел рассерженный привратник со шрамами на лице и коротким мечом наготове.
– Какого хрена вы тут делаете? – прорычал он.
Эрил взял инициативу на себя. Он повернулся к Рингилу и выдал длинную последовательность цифр на тетаннском. Рингил чуть наклонил голову и притворился, что размышляет, а потом ответил парой бессмысленных фраз.
