«Хм, с чего бы начать?»
Вид на гавань, где солнечный свет отражается от волнистой синевы, протянувшейся до самого горизонта. Высокие белые башни на мысе; с десяток крупных крылатых рептилий поднимаются ленивой спиралью, оседлав восходящий поток воздуха. Вопли чаек на пристани, стук деревянных молотков, которыми рыбаки чинят лодки.
Внутренние дворики, залитые палящим солнцем и густо заросшие вьюнком с алыми цветами, чье название ты так и не научился выговаривать. Витиеватые решетки на окнах и дверях, узкие улицы с белыми стенами, задуманные так хитро, что обманывают безжалостные атаки солнца. Искусно сооруженные места для уединенных встреч и теплые каменные скамьи посреди озер густой тени, мелодичное журчание падающей воды где-то за ширмой.
На рыночных прилавках – горы разноцветных фруктов, которые можно унюхать за дюжину шагов. Философы и стихоплеты что-то декламируют подле своих палаток в тех уголках площадей, где места подешевле, а из чайных доносится шумное и торопливое обсуждение всего под солнцем: стоит ли торговать с западными землями, существуют ли злые духи, что решили с городским налогом на лошадей.
Книги – теплая тяжесть в кожаной обложке в твоих руках, и запах, который можно ощутить, если поднести эту тяжесть к лицу. То, как однажды у тебя екнуло сердце, когда толстый том упал и раскрылся на какой-то часто перечитываемой странице, аккуратно разделился на две массивные половины вдоль корешка – и ты в отчаянии подумал, что испортил его.
Строчки, строчки, бесконечные строчки черных закорючек, и палец Имраны с длинным ногтем движется по тексту, помогая тебе его читать.
Полупрозрачные шторы колышутся и раздуваются, когда морской бриз проникает в комнату с балкона и потихоньку уносит прочь дневную жару, остужая пот на вашей коже.
Убывает дневная суета, крики уличных торговцев делаются скорбными по мере того, как сгущаются сумерки и по всему городу россыпью зажигается свет в окнах.
Над тускнеющим горизонтом разносится тоскливый призыв к вечерней молитве, но ты не замечаешь его в объятиях тонких, смуглых, пахнущих апельсиновым цветом рук.
Огни рыбацких лодок удаляются от берега на волнах вечернего прилива».
– Ну да, ты прав… – проговорил Эгар.
Марнак сосредоточился на расстилающейся впереди степи и какое-то время молчал. Может, он чувствовал отголоски того, что творилось в душе вождя.
– На юге мне платили за то, чтобы я убивал других людей, – наконец проговорил пожилой маджак ровным голосом. – Когда ты молод, это славно. Набираешься опыта, прославляешь себя и предков в Небесном Доме. Небожители обращают на тебя внимание.
– И бабы тоже.
Марнак коротко рассмеялся.
– И бабы. Но приходит время, когда ты понимаешь, что не молод, и перестаешь получать от этого удовольствие. По правде говоря, я вернулся бы домой намного раньше, если бы не заявился Чешуйчатый народ.
– «Судный час человечества» и все такое?
Это прозвучало не так язвительно, как Эгар рассчитывал. Несмотря ни на что, в словах по-прежнему ощущалось слабое эхо призыва к действию, провозглашенного Акалом Великим. Марнак кивнул – так незаметно, что, вероятно, это не было осознанное движение, он просто покачнулся в седле.
– Да, на некоторое время.
– Угу, пока ты не увидел собственных соплеменников по другую сторону поля битвы.
Марнак пожал плечами.
– Это меня не особенно беспокоило. Когда берешь имперскую монету, шансы велики, что рано или поздно будешь воевать с Лигой. А если выходишь против Лиги, шансы велики, что рано или поздно столкнешься с маджаками. Так все устроено. Это не сильно отличается от стычек с ишлинаками, какие у нас здесь раньше случались. Я когда-то сам сражался за Лигу разок-другой, до того, как Империя стала нанимать нас всерьез. И да, с самого начала было ясно, что, если удастся победить ящеров, мы продолжим драться друг с другом.
– Почему бы не остаться и не заработать еще немного деньжат?
– По-твоему, я об этом не думал? К тому времени я уже был на командной должности. Но, как и было сказано, все это славно, когда ты молод. А я… ну, какой из меня был юноша на тот момент? – Марнак растерянно помотал головой. Он обычно не задумывался о таких вещах. – Знаешь, с возрастом все чаще воспринимаешь битву, в которой тебя не убили, как удачу. Начинаешь спрашивать себя, почему ты дожил до вечера, почему стоишь посреди поля на своих двоих, когда вокруг все залито чужой кровью. Почему Небожители тебя пощадили, и какую цель Небесный Дом для тебя приготовил. И все такое. Когда пришел Чешуйчатый народ, я решил, что понял эту цель. Вроде как осознал, для чего живу, и что должен погибнуть, сражаясь с ними. Это меня не побеспокоило – главное, чтобы смерть была славная.
– Но ты не умер.
– Нет. – Эгару показалось, что он слышит в голосе товарища нечто, похожее на разочарование. – Не умер. Даже в Виселичном Проломе, а ведь, Уранн свидетель, там нас всех едва не прикончили. Да уж, это было бы достойное место для славной гибели, если бы мне выпал такой жребий.
Теперь пришел черед Эгара рассмеяться. Только смех вышел мрачный, совсем невеселый.
Губы Марнака изогнулись, вторя этому смеху молчаливым эхо.
– Вместо этого мы все стали героями. Ты, я и даже твой друг-педик.
– Послушай, мы с ним не…
– А потом раз – и опять начали драться с людьми. В этом ничего такого нет, я же говорил, но… – Он вновь беспомощно взмахнул рукой. – Я постарел. Почувствовал себя так, словно вернулся на ободе огромного колеса в то самое место, откуда начал свой путь. В телегах вербовщиков в Ихельтет приехало столько молодых маджаков, они так рвались заполнить пустоты в строю, ни хрена не понимая, что происходит…
– Помню. – От одного взгляда на их сияющие воодушевлением лица чесались кулаки. Тот факт, что десять лет назад он сам выглядел почти так же, все усложнял. – Странные были времена, да?
– Знаешь, на что это похоже? – Марнак стащил шапку и яростно почесал голову рукой, наполовину сжатой в кулак. – Помнишь машины, что двигались по кругу, которые кириаты установили в чайных садах Инвала? Те, с деревянными лошадьми?
– Ага. Я на них пару раз катался.
– Тогда ты помнишь, что случается, когда эта штука останавливается. Все замирает, и ты сидишь, привыкаешь, что мир вокруг тебя больше не кружится, а вокруг новые лица, в основном, детские, и все хотят скорее оседлать деревянных лошадей. Ты сперва не понимаешь, хочется ли тебе уступить место, а потом доходит. – Он опять нахлобучил шапку и бросил на Эгара косой взгляд. – До тебя доходит, что ты совершенно не хочешь это повторить. На самом деле, ты ни хрена не уверен, что тебе и первый раз-то понравился.
На этот раз рассмеялись оба, и громко. Поначалу смех был натужный, но потом они расслабились и расхохотались по-настоящему. Тихие звуки человеческого веселья быстро затерялись на просторах степи, под бескрайним небом; канули в тишину и ветер, как моча в землю.
