Цифровая одержимость: российские реалии, или как нас кодируют
То, что происходит сегодня в России в связи с внедрением цифровизации, очень похоже на работу описанных выше сообществ. Это касается и тоталитарной идеологии, и методов её распространения.
Общеизвестно, что главными заказчиками глобальной цифровизации являются крупные мировые банки и ай-ти бизнес, пребывающие в тесной связи со спецслужбами, а реализуется она с помощью государственных ресурсов и инструментов, которые нужны до тех пор, пока не будет построена единая мировая сеть электронного управления, которая и заменит национальную систему управления. Напомним откровенные мысли основателя Давосского форума Клауса Шваба, описавшего судьбу государства в условиях продвижения четвёртой промышленной революции следующим образом: «Правительства должны адаптироваться и к тому, что власть под воздействием этой промышленной революции зачастую переходит от государства к негосударственным субъектам, а также от организованных учреждений к сетям с более свободным устройством… Правительства оказались в числе тех, на ком в наибольшей степени отразилось воздействие этой неуловимой и эфемерной силы… Их полномочия сдерживаются конкурирующими центрами власти, имеющими транснациональный, региональный, местный и даже личный характер»
[88].
«Параллельные структуры смогут транслировать идеологии, вербовать последователей и координировать действия, направленные против официальных правительственных систем или идущие вразрез с их позицией. Правительства в их нынешнем виде будут вынуждены меняться, поскольку их центральная роль в проведении политики будет всё более уменьшаться в связи с ростом конкуренции, а также перераспределением и децентрализацией власти, которые стали возможны благодаря новым технологиям. Всё чаще правительства будут рассматриваться как центры по обслуживанию населения, оцениваемые по их способности поставлять расширенную форму услуг наиболее эффективным и индивидуализированным способом»
[89]. Если они адаптируются, то они выживут.
В России этот процесс идёт ускоренными темпами так же в тесном тандеме банкиров, руководителей ай-ти бизнеса и чиновников госаппарата, но с той особенностью, что мощь российского государственного аппарата позволяет реализовывать определённые направления цифрового проекта более эффективно, чем на Западе, что дало право многим исследователям совершенно обоснованно назвать Россию экспериментальной площадкой для обкатки новейших методов электронного управления обществом.
Другой российской особенностью является то, что здесь этот проект пытаются связать с некой мессианской ролью России в современном мире, апеллируя к её имперскому прошлому как определённому залогу возможности осуществления мощного «цифрового прорыва» или «цифрового прыжка». Мы можем констатировать, что тот слой людей, который сегодня определяет курс нашей страны, пребывает в состоянии цифровой одержимости, это люди с явными признаками изменённого сознания, живущие ценностями виртуального мира и не способные осознать реальные потребности и интересы народа и государства.
Об этом хорошо сказал в самом конце 2018 г. известный российский предприниматель в области информационных технологий и искусственного интеллекта, один из лучших ай-ти специалистов в России И.С. Ашманов в одном из своих выступлений, высветив две тесно взаимосвязанные стороны процесса цифровизации в России — религиозную и коммерческую.
С одной стороны, это квазирелигия: «Та истерия, которая сейчас началась по поводу технологий, это на самом деле попытка создать религию, замещающую настоящую религию. То есть в мире павшего христианства… нам втюхивают религию технологий, бога технологий. Этот бог технологий — он благ, он очень добр, он нас любит… В реальности, это не шутка, у многих людей это именно религиозная одержимость, они верят в технологии. Это, в частности, характерно для банкиров, маркетологов, то есть для тех, кто как раз технологиями не занимается сам. Потому что для них в этих технологиях есть некая магия, непознаваемость, а при этом технологии дают им некие ништяки
[90]. Технологии, по сути, обещают всё то, что обещала религия, но только сейчас. Бессмертие, перенос личности в компьютер, нанороботы, которые исправляют здоровье, управление социумом с помощью технологий больших данных, потому что не будет войн, преступлений и пр…То есть бог технологий предлагает всё прямо сейчас….правда надо немного подождать».
С другой стороны — это чистый бизнес: «С моей точки зрения, во всех этих технологиях… есть какая-то червоточина. Там есть что-то нехорошее… в них есть эта ложка дёгтя… Например, электронная почта, бесплатная, быстрая… но почему-то там развивается спам — 90–95 % электронной почты это спам… Социальные сети, они также дают возможность общаться… Но в реальности вместо сильных и стоящих связей они дают массу слабых, они отрывают у вас массу времени жизни…то есть в них тоже начинает накапливаться какая-то гниль… Объяснение там очень простое, что это такая новая формула технологическая (вместо марксовой формулы): 'технологии — деньги — дерьмо “. Все эти технологии, в конце концов, привязываются к деньгам, и на следующем шаге они превращаются в дрянь. Ваши данные начинают в социальных сетях продавать, вам начинают втюхивать рекламу, в поисковике та же самая история, в результате реклама гоняется за вами по всему интернету и т. д. С моей точки зрения это такой неизбежный процесс, потому что все эти технологии…, сама модель стартапов, сама модель больших корпораций — там всё выстроено вокруг одного стержня — денег»
[91].
Действительно, мы видим, что религиозное и коммерческое начала так тесно переплелись в интересах российской «элиты», что можно говорить о некой сакрализации «цифровой экономики» и формировании целого слоя цифровых религиозных фундаменталистов.
Вот что рассказывает Н. Касперская, гендиректор группы компаний InfoWatch в своём выступлении «Цифровая экономика и риски цифровой колонизации»: «Все эти понятия, которые на слуху: биг-дата, искусственный интеллект, блокчейн — везде мы видим эти названия. Всё это похоже на какой-то квест, в котором мы бегаем за подсказками и ищем, что же там будет следующее. Чем этот квест плох. Ну, во-первых, этот квест не наш. Кто-то другой придумывает эти подсказки, раскладывает, а мы, как группа школьников, бегаем и эти подсказки ищем. Во-вторых, есть евангелисты — термин, которыё пришёл из проповедования религиозных убеждений — которые втюхивают нам эти новинки, как правило, не очень хорошо в них разбираясь. При этом вокруг возникает шумиха в прессе, которая мешает пониманию и без того трудному, что же это за новые технологии, поскольку создаёт большой информационный пузырь. И создаётся убеждение, что надо не опоздать, иначе мы останемся на обочине истории. В результате происходит попытка внедрения этих самых разрекламированных новых технологий, а о рисках никто не говорит»
[92].
