– Ох и горяча девка! – восхищённо пробормотал Горелов, наблюдавший эту картину вместе с Чалым и-и… половиной полка. – Вот кому-то повезёт… – потом сделал паузу и, хмыкнув, добавил: – Коли выживет.
Этот случай произвёл столь неизгладимое впечатление на весь личный состав полка, что теперь с ефрейтором Кивелиди все обращались исключительно вежливо. Даже интенданты и официантки из лётной столовой. А «разбор персонального дела комсомолки Кивелиди» превратился не столько в разбор дела Кивелиди, сколько в публичную порку слегка оклемавшегося Степанько. Потому что почти каждый выступающий ритуально начав: «Комсомолка Кивелиди, конечно, поступила неправильно…», тут же обрушивался с критикой на понуро сидевшего здесь же Степанько. По существу, единственным реальным критиком «комсомолки Кивелиди» на собрании оказался Виталий, в своём выступлении заявивший, что не потерпит в экипаже неуставных взаимоотношений. И что если подобная выходка повторится, он сразу подаст рапорт на исключение ефрейтора Кивелиди из экипажа и отправке в тыл. За что удостоился жгучего взгляда отчаянно зелёных глаз и полупрезрительного фырканья.
Первый вылет на своём самолёте Виталий сделал седьмого февраля. Машина была новенькой, только что с завода, к тому же совершенно новой серии… вследствие чего проблем с ней была уйма. Так что, несмотря на то, что остальной полк, машины которого только прошли ремоторизацию, к тому моменту уже неделю как летал, обкатывая новые моторы, экипаж старшего лейтенанта Чалого до седьмого февраля сидел на земле, лишь время от времени совершая рулёжки по аэродрому, а чаще всего просто гоняя двигатели и остальное оборудование на разных режимах прямо на стоянке. И это в тот момент, когда разворачивались такие события…
Десант на Нарвик закончился разгромом немецкой армии «Норвегия» и пленением почти сорока тысяч голодных и обмороженных немецких солдат. В попытке спасти эту армию от разгрома Гитлеру удалось втянуть в войну Норвегию, спешно созданное коллаборационистское правительство которой объявило войну СССР, но это ничем не помогло. Советский Союз несколько раз отказывался считать себя в состоянии войны с Норвегией, заявляя, что её коллаборационистское правительство не является истинным представителем норвежского народа, но «господин министр-президент» Норвегии с упорством, достойным лучшего применения, раз за разом посылал свои войска в атаку на советские. Так что после налёта на Мурманск, совершённого «первой бомбардировочной эскадрильей Армии освобождения Норвегии», СССР наконец сдался и, в свою очередь, объявил войну этой стране.
Но одним десантом на Нарвик дело не ограничилось. В самый разгар боёв на Севере перешли в наступление войска Калужского фронта. Удар оказался не столько сильным, сколько неожиданным. Ну не ожидали немцы, что в самый разгар боёв на северном театре русские окажутся способны на наступление где-то ещё. Вследствие чего уже к концу первой недели наступления советские войска отбили у фрицев города Брянск и Рославль. Но немцы перебросили подкрепления с других участков советско-германского фронта, и советское наступление остановилось. Однако, как выяснилось, на этом сюрпризы товарища Сталина немецким оккупантам только этими ударами не ограничились. Двадцать пятого декабря, аккурат наутро после немецкого Рождества, началось мощное наступление Прибалтийского и Центрального фронтов. Немецкая группа армий «Север» к тому моменту оказалась изрядно ослаблена. Заметная часть её авиации была переброшена в Финляндию, где задействована в операциях по спасению армии «Норвегия», которая к тому моменту уже прекратила любые попытки отбить Нарвик и пыталась спастись сама, для чего пробивалась через леса и болота в союзную Финляндию. Через леса и болота, потому что более-менее удобные дороги оседлал советский десант, выброшенный на Сиковаару и Ивало… А существенная часть танковых и моторизованных частей этой группы армий после начала наступления Калужского фронта была отправлена на помощь группе армий «Центр». Так что парировать удар советских войск в первые дни оказалось практически нечем. Вследствие чего продвижение советских частей в первые шесть дней наступления оказалось очень большим. Тем более что удар наносился с совершенно неожиданного направления – через скованные сильнейшими морозами новгородские болота, в которых были уложены и ещё и наморожены гати, способные выдержать на себе даже танки. Так что к четвёртому января конно-механизированная группа генерала Доватора, являвшаяся авангардом 1-й Ударной армии Рокоссовского, вышла к предместьям Риги. На фоне этого сдача в плен остатков армии «Норвегия» прошла как-то весьма буднично.
К настоящему моменту бои в Прибалтике ещё не закончились. Немцам удалось оттеснить советские войска на восток, к Сигулде, но особенно это им не помогло. Большинство дорог, ведущих к Риге с севера, по которым части и соединения группы армий «Север» могли бы вырваться из почти замкнувшегося кольца, были перерезаны, а единственная оставшаяся шла вдоль самого побережья и потому постоянно подвергалась ударам авиации и мощным обстрелам с кораблей Балтийского флота, в составе которого имелось аж два линкора. Силы же немецкого флота были подорваны не очень удачно обернувшимся для немцев сражением с советским Северным флотом…
Взлетела машина достаточно легко. Ну ещё бы – без боевой нагрузки-то и с половинным запасом топлива. До скороподъёмности не то что «сушки», но даже и «ЛаГГов» ей, конечно, было весьма далеко, но, по меркам тяжёлых машин, высоту «Петляков» набирал довольно шустро.
– Командир, шесть тысяч, – раздался в наушниках голос штурмана-бомбардира, – подержи этот эшелон – я прицел погоняю.
Виталий мягко отдал от себя штурвал, прекращая подъём, и расплылся в улыбке. Он снова летит!
С самолётом Чалый освоился довольно быстро. Слетавший с ним замкомандира полка после полёта уважительно пожал ему руку.
– Молодец, старший лейтенант. Чувствуешь машину. На боевом курсе как по ниточке идёт. И на эшелон выходишь чуть ли не лучше всех в полку. И в строю держишься как привязанный. Даже сомкнутом. Обычно у бывших истребителей с этим проблемы. Вы же больше в паре действовать привыкли и вообще те ещё шалопаи…
Так что на первое боевое задание их экипаж вылетел двенадцатого февраля. То есть всего через четыре дня после первого полёта.
Перед полётом их собрали в классе на постановку задачи.
– Идём на Будафу. Загрузка полная. Первые машины эскадрильи – фугаски-пятисотки, остальные – зажигательные. Дозаправляться и грузить бомбы будем в Тамбове…
По выходе из класса Виталий спросил у лейтенанта Косычева, командира экипажа из его эскадрильи, призванного с началом войны из гражданского флота:
– А почему у машин загрузка разная?
– У-у-у, милай, – усмехнулся сорокалетний бывший пилот ГВФ Косычев, за двадцать лет своей работы излетавший вдоль и поперёк весь советский Север и Дальний Восток и потому относившийся к Чалому слегка по-отечески покровительственно. Мол, герой-то ты, конечно, герой, но и мы тоже того – не лыком шиты. Ты вот сначала полетай с моё… – Мы нефть бомбить летим. Против неё зажигалки, сам понимаешь, самое милое дело! Но для того, чтобы её, родимую, поджечь, надобно сначала эту самую нефть наружу достать. Из труб, нефтяных танков, накопителей и всего такого прочего. А вот против них зажигалки – ни о чём. Стенку танка или накопителя не прожгут – уж больно они толстые, а вот трубопровод могут. Но ты попробуй в него ещё попади. Так что те, кто первыми на цель заходить будут, должны вот это всё фугасами расхреначить. А уж потом остальные всё и подожгут, – он остановился, прикурил сигарету и, сладостно затянувшись, продолжил: – А то что на Будафу летим – это хорошо.
