Рузвельт требовательно взмахнул рукой. Шульц быстро проскользнул внутрь и вручил бланк. Хозяин кабинета быстро пробежал телеграмму глазами и болезненно скривился.
– Господа, увы, но нам придётся на этом закончить с нашим обсуждением и заняться более неотложными делами. Японцы высадились на Северном острове. В одном дневном переходе от Окленда…
Глава 11
– Он толкнулся! – Виталя оторвал ухо от живота жены и обалдело уставился на неё. – Вот честное слово! Я только приложил ухо, а он ножкой – раз!
Аглая улыбнулась и, протянув руку, взъерошила мужу волосы.
– Какой ты у меня ещё мальчишка, товарищ капитан…
Капитана Чалому присвоили после возвращения из того теперь уже легендарного налёта на Рурские плотины. К удивлению всех – от самих пилотов до командования, потери оказались куда менее ожидаемых. Похоже, ПВО рейха не успело отреагировать. Скорее всего, из-за того, что мощная волна, образовавшаяся после обрушения плотин, смела напрочь не только дома, мосты, заводы и рудники, но и телеграфные и телефонные столбы. Так что подвергнувшиеся разрушению районы оказались полностью лишены связи. Вследствие чего масштабы катастрофы стали немцам понятны гораздо позже. Скорее всего, после того, как пострадавшие районы облетели на самолёте. Так что над территорией рейха возвращающиеся после бомбёжки самолёты никто особенно не прессовал… Нет, несколько попыток перехвата случилось. Уж больно далеко на территорию Германии они на этот раз забрались. А кислорода, чтобы уйти на высоту, в баллонах практически не осталось. Но даже одиночный дальний бомбардировщик – это пять оборонительных точек с десятью крупнокалиберными стволами. А их шла целая эскадрилья. Так что отбились… А вот над линией фронта большинству пришлось куда хуже. Но не им. Самолёт комэска Виталия после бомбёжки не пришёл на точку сбора, так что вести эскадрилью обратно пришлось ему. И при подходе к линии фронта Чалый приказал всем набрать максимальную высоту, отключив при этом от кислорода весь экипаж, кроме пилота. Остальным было велено устроиться максимально удобно и не двигаться. Потому что только таким образом выходило обеспечить набор высоты более десяти километров и полёт на ней в течение получаса. Что должно было обезопасить машины от атак фронтовых истребителей. Как позже выяснилось – это было верное решение. Несмотря на то что остальным членам экипажа пришлось пережить очень неприятные ощущения, выдержав целый час, пока набирали высоту в десять километров, шли на ней над линией фронта и затем снижались, в условиях сильного кислородного голодания. Около десяти человек после приземления пришлось даже отправить в госпиталь, поскольку для их организмов подобное издевательство не прошло бесследно. Но зато все остались живы. И даже дырок в плоскостях не привезли. А вот другие эскадрильи их полка так легко не отделались. Первая при прорыве над линией фронта на более низкой высоте потеряла три самолёта, а вторая – четыре! Да и остальные машины вернулись порядком избитыми… У них же единственной потерей стал не вернувшийся в точку сбора самолёт комэска. И что с ним случилось – выяснить так до сих пор и не удалось.
Сразу после приземления Виталий долго сидел в кабине, не столько отходя после тяжёлого боевого вылета, сколько… не решаясь выйти и столкнуться с зеленоглазым рыжим чудом и разбираясь в своих чувствах. Впрочем, этот разбор начался ещё раньше, после того как его бомбардировщик, после сброса «игл», натужно гудя двигателями начал набирать высоту. Что это было? И как ему на это реагировать? Как командиру или… И как смотреть в глаза товарищам? А ну как скажут, что он воспользовался своим положением иии… но он же ничем не пользовался! Наоборот – старался пересекаться с ефрейтором Кивелиди пореже и только по служебной необходимости. Причём почти всегда подгадывая момент, когда рядом были ещё люди… А почему? Почему он вот это делал? Потому что знал, чувствовал, что ефрейтор Кивелиди, что она, что это зеленоглазое рыжее чудо… короче, что она ему не безразлична? Чувствовал, но старался гнать от себя эти чувства. Мол, нет ничего такого и быть не может. А оно… оно может! Как себя ни обманывай.
Вот так он и сидел, пялясь на приборы с упавшими стрелками и хмуря лоб, пока по лесенке, ведущей в кабину, не застучали звонко каблучки ушитых по ноге сапожек, а затем в люк не просунулась чья-то рыжая макушка…
– Знаешь, я думаю, не надо тебе дожидаться «декретного». Давай я тебя уже в понедельник в тыл отправлю.
– Фигушки тебе с макушком, – вскинулась Аглая. – Я, между прочим, тоже военнослужащий. И у меня есть свои обязанности. Выполнять которые я буду до самого последнего момента.
– Ага, пока пузо на нос не налезет. А потом что? Прям в поезде рожать начнёшь? В теплушке? А акушером кто будет? Проводник? Или ездовой из соседнего вагона?
– Ах ты! – жена вскинулась на кровати и, сверкая своими зелёными глазищами, сердито развернулась к Виталию. Но в следующее мгновение побледнела и, вскинув руки, зажала себе ладошками рот, промычав:
– Дай мне, пожалуйста, водички…
Капитан Чалый взвился с кровати и одним броском прыгнул к столу, на котором стоял уже загодя приготовленный стакан.
– Что, плохо? Тошнит? На, попей! – нервно забормотал он, подав ей стакан и осторожно придерживая жену за плечи. Аглая поспешно схватила воду и сделала большой глоток.
– Уф… да когда ж это кончится-то? – с тоской произнесла она. – Мама говорила, что только первую половину беременности блевать тянет, а потом больше пузо мешается. А у меня всё не проходит и не проходит…
– А я тебе что говорю, – наставительно произнёс Виталий. – В тыл тебе пора. К моим поедешь. Они сейчас в эвакуации, в Сталинграде. Или, лучше, к брату в Москву.
– Фуух, – жена шумно выдохнула, – отпустило… – после чего сердито боднула его своими зелёными глазищами. – Я же тебе сказала – никуда я не поеду. Просто… – она задумалась, а затем просияла: – Попрошу Сергея Васильевича, чтобы он меня в медсёстры взял. Он же на гражданке родильным отделением заведовал. Вот и у меня, если что, тоже роды примет.
– Ага-ага, старшего техника – в медсёстры, – пробурчал Виталий, но так, дежурно. Потому что понял, что этот раунд он проиграл. Аглая была жутко упрямой, и если ей в голову втемяшивалась какая-то идея, переломить её до того момента, пока всем, в том числе и ей, не становилось очевидно, что идея глупая и не сработала, было невозможно. Но такое случалось не так уж часто. Всё-таки старший техник эскадрильи, старшина Чалая была девуш… то есть теперь уже женщиной умной и образованной. А ещё, с её характером, окружающие частенько предпочитали сделать-таки так, как она хотела, нежели объяснять, почему так делать нельзя… Так что Виталию оставалось надеяться только на то, что начальник полкового медицинского пункта сумеет как-то переубедить его рыжее чудо. А если даже и нет – вариант с медпунктом всё равно лучше её прежних идей насчёт пребывания до упора в должности техника. Ещё не хватало с таким пузом карабкаться по шатким стремянкам…
Почти всю утреннюю политинформацию капитан Чалый прокемарил. Аглае к утру снова поплохело. И хотя она, жалея мужа, попыталась сама разобраться со стаканом, а потом добраться до туалета, Виталий всё равно проснулся. Ну и не заснул. Жене было плохо, и он, укутав её в одеяло и обняв, просидел с ней два часа, гладя её по голове и шепча на ушко всякие милые глупости. Так что она, бедная, под утро даже придремала… Но едва только он пошевелился, собираясь встать и потихоньку одеться, тут же встрепенулась и поскакала на кухню готовить мужу завтрак. Хм, ну-с поскакала он несколько преувеличил, конечно, но… Аглая свято соблюдала правило, которое, как она рассказывала, мать буквально вбила ей в подкорку: «Что бы и как бы ни происходило – именно жена должна обеспечить, чтобы муж был сыт и ухожен! Всё равно как – самой ли стирать и готовить, домработницу ли озадачить и контролировать, – но это дело жены! Иначе нормальной семьи не будет». И судя по тому, что родители Аглаи, по её рассказам, уже сорок лет жили буквально душа в душу, что-то за этим было…
