– Зато это отлично объясняет, почему служащие библиотеки слышали шаги и покашливания, – резюмировал Ренар, и инспектор осторожно кивнул. Потом он нацепил на нос очки, вгляделся в фотографии ещё раз и подтвердил:
– Дьявольщина какая-то… Но кто-то всё же заколол Уорена и поджёг его комнату?
Вопрос повис в воздухе. То есть всех нас как-то одновременно посетила мысль о том, что если в комнате играл патефон с записью шагов и кашля на пластинке, имитируя присутствие книжного червя, то, возможно, как раз его-то там и не было. Тогда чьё же тело обнаружили пожарные?
– Да чьё угодно, – озвучил общую мысль мой учитель Лис. – Мало ли бездомных худых побродяжек в Лондоне. Труп так обгорел, что опознать его нет никакой возможности. В комнатушке Уорена, где работал Уорен, где весь день раздавался кашель Уорена, найден сгоревший скелет… ну конечно того же Уорена! Это элементарно!
– Думаете, он жив? – сдавленно спросил я.
– О, если это так, то он мне головой ответит за эту дурацкую шутку!
– За такое сажают, – мрачно подтвердил сержант.
– У нас нет улик, – напомнил инспектор, немного охлаждая некоторые горячие головы.
– Как нет? – искренне удивился мистер Ренар. – Возможно, вы проглядели кровавый отпечаток лисьей лапы? Вот на фото, на стене, у косяка, справа от входа.
Мы все трое уставились на указанное им фото.
– Э-э… тут ничего нет, – осторожно протянул мистер Хаггерт.
– Именно, – согласился Лис. – Но негодяй-то об этом не знает. Зато в вечерней «Таймс» он наверняка прочтёт о важной улике, случайно обнаруженной полицией. А также о том, что завтра все журналисты Лондона будут приглашены на осмотр места преступления, дабы увидеть все доказательства вины задержанного Ренара собственными глазами. Что он должен подумать? Он не оставлял отпечатка, но полиция уверяет, что отпечаток есть. Если его не увидят журналисты, то они обвинят Скотленд-Ярд в подтасовке фактов и попытке свалить вину на невиновного. А вот если отпечаток всё-таки будет обнаружен…
– Уорен придёт туда этой же ночью, – тихо пробормотал инспектор Хаггерт. – Джентльмены, мы ступаем на очень зыбкую почву и рискуем всем. Полиция сейчас во всеоружии, но его надо взять! Причём именно в библиотеке, в тот момент, когда он будет рисовать кровавую лисью лапу на стене. Предлагаю следующий план. Сержант Гавкинс, раздевайтесь!
Полчаса спустя я вышел к скучающим журналистам со сногсшибательным известием. Во-первых, о моём жутком разочаровании в личности лиса Ренара, потому что мне были представлены фото с отпечатками его кровавых лап, а во-вторых, о том, что завтра утром полиция приглашает всех на осмотр места преступления. Присутствие прессы крайне желательно, фотографы и художники обязательны, город имеет право знать правду!
Поскольку моя пламенная речь должна была попасть на передовицы вечерних газет, я очень старался, и, возможно, поэтому никто не обратил внимания на невысокого сутулого сержанта из «близких к природе», который быстренько покинул здание и скрылся в паровом кебе с рыжим конём на месте водителя. Следом к журналистам вышел инспектор, прикрывая уже мой отход.
Фрэнсис со свистом и гиканьем повёз нас по улице, пока мы с мистером Ренаром хохотали как сумасшедшие оттого, что всё получилось, что жизнь прекрасна, что все мы снова вместе и нас не взять голыми руками! Невероятная волна весёлой эйфории захлестнула мою кудрявую голову.
Теперь я знал, почему ни Хаггерт, ни Гавкинс ни на секунду не сомневались в моём учителе. Они были не только профессионалами, но и настоящими друзьями. И предать эту дружбу их не заставил бы никакой служебный долг! И тем более подозрительная постановка с вялыми уликами.
– Выйдешь за мостом, – предупредил меня мистер Лис, страшно смешной в форменном сержантском мундире. – Жди дома, Фрэнсис заберёт тебя к десяти часам ночи.
– А как же вы, сэр?
– Мне нельзя возвращаться, за домом могут следить. Я немножечко погуляю, хочется кое-что выяснить.
– Вы думаете, Уорен предал вас?
– Что за глупости, боюсь, он сам попал в историю. Как я говорил, любая игра, если относиться к ней слишком серьёзно, начинает играть игроками. Ну всё, беги! Шарлю привет!
Я спрыгнул прямо на ходу, едва не врезавшись носом в фонарный столб, уронив шляпу, но всё-таки удержавшись на ногах. И хотя душа моя пела, но идти домой следовало в «угнетённом состоянии духа». Мне пришлось поднять воротник, надвинуть котелок на брови и медленным, траурным шагом направиться на нашу улицу. Я сделал скорбное лицо и старался всхлипывать.
По пути сердобольные прохожие дважды спрашивали, кто у меня умер, а одна старушка-коза всучила мне тёплую булку из своей кошёлки, дважды перекрестив в спину. Надо бы запомнить её, чтобы при случае отблагодарить, такие поступки среди лондонцев всегда редки…
Дворецкий открыл мне дверь до того, как я протянул руку к электрическому молотку. Потом он сгрёб меня за грудки и одним движением втянул в прихожую.
– Всё в порядке, – поспешил доложить я. – Это если вкратце. Рассказать в подробностях, с деталями и дубляжом по голосам?
– Уи, месье, – потребовал он. – Но после обеда, стол накрыт.
Я пытался отмахнуться, пока снимал плащ, какая еда, когда вокруг происходят такие вещи? Но этот лысый змей-искуситель, пройдя на кухню, снял крышку:
– Томлёная цесарка с брюссельской капустой и жёлтой морковью в соусе ля-шампань.
Пикантные и пряные ароматы поймали меня за нос, развернули в нужную сторону и на цыпочках отправили в гостиную, сопротивляться не было ни сил, ни желания, ни возможностей. Наверное, с полчаса я был чрезвычайно и целенаправленно занят. Простите.
После чая со сливками и грецких орехов в меду, посыпанных поджаренными семечками кунжута, Шарль позволил мне рассказать всё про всех. Потом удовлетворённо кивнул, впервые пожал мне ладонь как равному и удалился с подносом на кухню. Я же вспомнил о своих прямых обязанностях и почти до глубокого вечера сидел с блокнотом и электрическим пером.
Когда мистер Ренар вернётся домой, то наверняка первым делом потребует показать мои записи. В этих вопросах он всегда жутко педантичен, и любые оправдания с моей стороны его не устраивают. Один раз даже пытался меня уволить, когда ему показалось, что я не всё записал или не так запомнил. Тогда ещё за меня вступился тот же Шарль.
Дворецкий напомнил про ужин, я наскоро чем-то перекусил и, отказавшись от чая, заранее собрался в дорогу. Тонкий свитер, тёплый шарф, надёжные ботинки на толстой подошве, серый плащ. Большой зонт я отставил, с ним только больше мороки, когда на улице ветер.
Вот свою электрическую дубинку я взял, конечно, можно продолжать бесконечно её усовершенствовать, но смысл? Она проверена, работает без осечек. Так сойдёт.
