Создания (твари бессловесные. — Ред.) служат нам, чтобы мы служили Богу; а если не служим Богу, то и их служение нам бывает тщетным, и Богу тем самым бывает явлена еще большая неблагодарность. Ибо человек разумный и созданный по образу Божию есть ближайший Божий слуга и посредник между Богом и созданиями, употребляя которые в услужение он должен Бога благодарить и служить Ему. А если человек этого не исполняет, то и создания напрасно употребляет и потому Создателю своему является неблагодарным и наносит оскорбление.
Святитель Тихон Задонский
Собака — единственное существо на этой планете, которое любит вас больше, чем себя.
Джош Биллингс
Глава первая
Вечером в сквере
Выскочив из подъезда, Друж сделал глубокий вдох и начал чихать: воздух был сух и невкусен. Каждый чих сопровождался резким наклоном головы и подрагиванием передних лапок. Друж чихнул четыре раза подряд, облизнулся, как после сытного обеда, и рассеянно осмотрелся по сторонам.
Если он не ошибается (а ошибаться Друж не должен), то сегодня утром, да и днем тоже, когда они с хозяином выходили на прогулку, ему уже приходилось чихать и облизывать мордаху. Непорядок. Определенно, что-то происходит с невкусным июльским воздухом: он стал другим, более колючим и недоброжелательным. Если раньше во время прогулок Друж дышал свежим воздухом и щурился от удовольствия, то теперь, когда установилась невыносимая жара и куда-то запропастились холодные дождинки, стало особенно тоскливо.
Дорога, по которой совершались ежедневные прогулки, раскалилась и пахла пылью. Делаешь вдох — и сразу чихаешь. Вдох — и чих! Снова вдох — опять чих! Хоть домой возвращайся, честное слово.
А домой нельзя, надо хозяина как следует выгулять да и самому пройтись по знакомым местам, обнюхать скамейки, стволы деревьев, порезвиться на жухлой траве, дойти до моста, под которым всегда гудят машины, перейти дорогу по белым полоскам (хозяин называет их «зеброй»), а там и до скверика недалеко.
В сквере дышится легче, кругом зелено, нарядно, а стоит упасть на бочок, а затем перевернуться на спину и посмотреть наверх, можно увидеть удивительно красивое небо.
Небо, рассуждал Друж, это такая штука, которая постоянно висит у тебя над головой и в зависимости от настроения меняет цвет. Куда бы ты ни пошел, куда бы ни побежал — небо будет бежать за тобой. И ты хоть лай на него, хоть рычи, оно не отступит.
Иногда, особенно в погожие денечки, оно окрашивается чудесными чистыми красками, в них даже можно утонуть. А если долго валяться на траве и смотреть на его бездонную глубину, начинает кружиться голова.
Но бывают дни, когда оно хмурится, на нем появляются грозные, кудрявые кляксы. Они грохочут и съедают красивые краски. И тогда небо начинает плакать. Небесные слезы называются дождем. Так говорит хозяин — ему можно верить.
…Сейчас небо было разноцветным: вдалеке густо-синим, и на нем уже виднелись маленькие точки мерцающих звезд; над самой головой голубым; впереди, там, куда они с хозяином направлялись, — розовато-оранжевым с единичными красными облаками и яркими молочными лучами предзакатного солнца.
Из всех прогулок Дружу нравились прогулки вечерние. На улице не так многолюдно, а в скверике нет маленьких детей. Тех самых детей, которые при виде щенка начинают визжать, норовя подойти ближе и дернуть за хвост или ухо. Любопытные эти дети, все им потрогать надо, подергать, потискать. Вчера один карапуз так за лапу схватил, что пришлось заскулить и, поджав хвост, броситься к хозяину. А карапуз смеется, кричит что-то, догнать пытается. Нет, решил для себя Друж, маленькому щенку дети не товарищи.
Правда, хозяин утверждает, что дети и собаки должны между собой ладить. Ну да, ему легко говорить, его за лапы и хвост никто не дергает, за уши не таскает.
Когда Друж подрастет и выйдет из щенячьего возраста, он никому не позволит обращаться с ним как с плюшевой игрушкой. Тогда можно будет смело выгуливать хозяина в скверике, не боясь, что тебя в любой момент атакуют толстощекие карапузы.
— Друж, фу! Фу, сказал! — повысил голос хозяин. — Сколько повторять, не подбирай ничего на улице.
Друж выплюнул найденную в траве косточку, сел на задние лапы, склонил голову и удрученно-задумчиво посмотрел на хозяина. Вообще-то хозяин у него добрый, но иногда, по непонятным Дружу причинам, ведет себя очень странно. Например, не позволяет ничего есть на улице, запрещает лаять на прохожих, грозит пальцем, если Друж порывается поиграть в догонялки с кошками. Говорит, кошки — это друзья. Наивный! Какие же они друзья, если так и провоцируют маленького щенка на громкий лай. Сидят, смотрят пристально своими огромными хитрыми глазищами, а подбежишь ближе — шипят, когти в ход пускают. Нет, кошки не могут быть друзьями; друзья друг на друга не шипят…
— Пошли, Друж, пошли, — хозяин слегка натянул поводок, и они стали переходить дорогу по белым полоскам, по «зебре».
На полпути Друж обернулся назад, посмотрел на то место, где пришлось оставить найденную косточку, тяжко вздохнул. Временами хозяина не понять, чудак-человек, не разрешил погрызть кость — и сам угощаться не стал. А ведь могли бы полакомиться оба, косточки хватило бы на двоих. Ладно, чего уж теперь об этом.
В сквере, дойдя до притаившейся под раскидистой ивой скамьи, хозяин спустил Дружа с поводка, а сам сел и заулыбался.
Друж рванул на газон. Какое здесь раздолье, какой простор! Хочешь, бегай, хочешь, прыгай, кувыркайся. И воздух не такой сухой, как у подъезда, и пылью не пахнет, не хочется чихать, а главное — на Дружа опять смотрит красивое небо.
Друж завалился на бочок, повизгивая от наслаждения, и начал быстро-быстро перебирать лапками. Он резвился, небо улыбалось, а на скамье, наблюдая за маленьким, еще несмышленым щенком, сидел хозяин. Такие моменты дорогого стоят.
…Набегавшись, Друж, напоминая неуклюжего медвежонка, подошел косолапой походкой к хозяину. Сел у его ног, завилял хвостиком.
— Нагулялся?
Друж тявкнул, попытался опереться передними лапами о скамью, но, не сумев удержаться, упал. Насупился, заскулил от обиды. А хозяин смеется. И чего смеется, спрашивается. Аж морщинки вокруг глаз появились. Много-много тонких лучиков, которые Друж всегда замечает на лице хозяина, когда тому весело.
— Ну иди, иди сюда, — сказал он миролюбиво, поставив Дружа на скамью. — Стоишь?
Друж начал обнюхивать скамью. Слишком много запахов вобрала в себя старая скамейка, так сразу и не разберешь, чем пахнут доски. Деревом, резиной, кошками, асфальтом, пылью, людьми… Скамейка источала разнообразные запахи, а Друж упорно пытался разложить их по полочкам — каждый запах на свою полку. Так у них, у собак, положено, так заведено.
