Взглянув на хозяев, Друж гавкнул. Мол, давайте, не смотрите на меня, лучше объясните, что происходит. Мария Тихоновна начала разбирать сумку с вещами Вильки, Денис Евгеньевич позвал Дружа в гостиную и тихо сказал:
— Такие дела, Друж.
В воскресенье Антон снова пришел к хозяевам и вновь поставил возле гардероба сумку, пакет и обитый серебристым плюшем домик с крохотным оконцем.
— Я за Вилькой, — сказал он, скрывшись на лестничной площадке.
Домик Мария Тихоновна разместила рядом с подстилкой Дружа, туда же положила маленький звенящий шарик, тонкий хрящик (кем-то обглоданный; не иначе, Вилькой?) и резиновую игрушку.
— Друж, гулять, — позвал хозяин.
Сегодня прогулка была Дружу не в радость: неведомая сила, подпитываемая любопытством и предчувствиями, тянула Дружа домой. Напрасно Денис Евгеньевич рассчитывал пройтись по скверу: возле светофора Друж уперся, и хоть ты тресни, а переходить дорогу отказывался.
— Ты чего остановился, пошли в сквер. Друж, пошли, пока зеленый свет горит.
Друж загавкал, дернулся назад, поводок выпал из рук Дениса Евгеньевича.
— Друж, рядом! — крикнул хозяин, когда тот помчался к дому. — Рядом!
Эх, вот что значит воспитанная собака, обученная командам! Был бы Друж невеждой, невоспитанным псом, не стал бы он сейчас прислушиваться к словам хозяина. Бежал бы себе к дому без оглядки. А теперь нельзя, теперь ему по статусу не полагается ослушиваться Дениса Евгеньевича. Если тот кричит: «Рядом», надо вернуться, встать рядом и идти на полшага впереди. Такие дела.
Взяв в зубы поводок, Друж подошел к Денису Евгеньевичу. На светофоре вновь загорелся зеленый свет, Друж обреченно вздохнул, но хозяин — о, радость! — передумал идти в сквер.
— Твоя взяла, пошли домой. Не терпится узнать, что произошло, да? Ничего, сейчас узнаешь… Не торопись. Не торопись. Успеем.
Неподдельное замешательство испытал Друж, оказавшись дома. Едва прошел в квартиру, как в коридор с пронзительным жалобным лаем выскочила… кто бы мог подумать — Вилька.
Между собаками возник короткий диалог.
— Вилька, ты ли это?
— Я! Я! Я!
— Что ты здесь делаешь?
— Сама не знаю. Я домой хочу. Домой!
— Да ты не кричи так, успокойся, сейчас во всем разберемся.
— Домой. Домой хочу! Домой! — не утихала Вилька.
Гавкала она до самого вечера. Мария Тихоновна брала терьера на руки, успокаивала, насыпала в миску корм, предлагала вкусные палочки — бесполезно. Словно очумев, Вилька бегала по коридору и тявкала. Она подбегала к двери, и ее хрупкие лапки начинали подрагивать от нетерпения. Откройте, — отчетливо слышалась мольба в каждом звуке. — Откройте мне дверь, я должна идти к хозяевам. Меня ждут! Откройте же мне дверь.
— Друж, — Мария Тихоновна гладила его по голове, кивая на беспокойную Вильку. — Успокоил бы ты ее.
— Оставь, Маша, — сказал Денис Евгеньевич. — Она не успокоится. Пусть лает, пусть выдохнется и уснет.
Но Вилька не унималась. Друж не знал, куда себя деть от визгливого лая. Лай, а порой и вой (Вилька завывала, когда голос становился сиплым и перехватывало дыхание) действовали Дружу на нервы. Он заходил в гостиную, ложился под стол, прислушиваясь к голосу тойтерьера.
Если Вилька забегала в гостиную, Друж спешно ретировался на кухню. Там пил воду, хрустел кормом и обнюхивал две новые миски, стоявшие чуть поодаль от его собственных. В мисочку из нержавейки была налита вода, в стеклянной миске с нарисованным на дне забавным щенком лежал сухой корм.
Вилька затихла около полуночи. Выдохлась. Еле живая, с вытаращенными от горя глазами, она нырнула в свой домик и, свернувшись калачиком, уставилась в царившую кругом темноту.
— Утихомирилась, — шепотом сказала мужу Мария Тихоновна. — Наверное, я выйду к ней.
— Не надо, Маша.
— Жалко собаку, Денис.
— Вилька должна переболеть разлукой. Ласкай не ласкай, лучше ей сейчас не станет. Спи, Маша, там Друж. Вилька в надежных руках.
…Лежа в домике, Вилька тихо всхлипывала, по щеке катилась прозрачная слеза, собака сильно тосковала по хозяевам. Денис Евгеньевич был прав: в настоящий момент для Вильки не существовало никого на земле. Она осталась одна. Одна-одинешенька.
Ей нет дела до переговаривающихся шепотом людей за дверью, нет дела до сопевшего и прохаживающегося мимо ее домика Дружа. Вильке хотелось лежать и не шевелиться. Лежать и думать. Лежать и тосковать.
Что же произошло, пыталась понять маленькая собачонка, что могло случиться, если Тая с Антоном отдали ее другим людям? Она служила им верой и правдой, она любила их, она была готова пожертвовать ради них собственной жизнью… А они? Отдали! Бросили! Отреклись!
Как теперь жить, зачем теперь жить? Лучше умереть. Умереть прямо сейчас, чтобы не мучиться и не терзаться жестокой тоской. Тоска рвала Вильку на куски: безжалостно, кровожадно. Тоска проникала внутрь через поры и начинала уничтожать. Какая боль! Какая нестерпимая боль вступила в схватку с крохотной собакой. За что? Почему?
Вилька заскулила. Друж замер возле домика, просунул в оконце морду.
— Мы можем поговорить? — скулил он.
— Я хочу домой.
— Мы дома.
— Это ты дома, а мой дом в другом месте.
Друж лег на пол, продолжая поскуливать.
— А разве тебе плохо у нас?
— Конечно, плохо! Рядом нет Таи, нет Антона.
Друж умолк. Что ответить всхлипывающей Вильке, как ее утешить, как успокоить — он не знал. Одно Дружу было известно точно: назад Вилька уже не вернется.
— Не плачь, — сказал он ей, сев на свою подстилку.
— Домой! Домой! — ответила Вилька.
Ночь прошла, и днем Вилька снова зашлась лаем. Металась, стонала, маялась, словно неприкаянная душа в поисках вечного успокоения. Мария Тихоновна всплакнула.
— И ее жалко, и Таю. Откуда аллергия взялась, Денис, разве такое возможно, ни с того ни с сего?
— Возникновение аллергии во время беременности не редкость.
— А потом, после родов?
— Не думаю, что они заберут Вильку.
— К еде она не притронулась. И не пила совсем.
— Стресс, Маша. Стресс и обида.
— Может, насильно попоить из шприца?
Денис Евгеньевич обнял жену и слегка качнул головой.
— Мы пойдем, прогуляемся. Друж, Вилька, — крикнул он нарочито веселым голосом. — Айда на улицу, аппетит нагуливать.
Друж принес свой поводок, Вилька при упоминании знакомого слова закрутилась на месте, а потом подскочила к входной двери.
