Мешала тьма. Она была намного опасней боли, и в какой-то момент душу содрогнула страшная мысль: «Слепота!» Он повернул голову и пошевелил пальцами левой руки. Рука послушалась, пальцы заработали, хотя не так быстро, как того хотелось бы. Правая рука не действовала, болело правое плечо, все, что ниже, — онемело.
Согнув левую руку в локте, он медленно поднес пальцы к лицу, ощупал нос, лоб, коснулся подушечками закрытых век. Перед глазами появилось два ярких овала. Он убрал пальцы с век — овалы исчезли. После очередного прикосновения во тьме появился едва уловимый призрачный треугольник.
Протянув к нему руку, он громко застонал, провалившись в забытье. А там, в забытьи, сумев наконец выбраться из мрачной пропасти, увидел светлую комнату и себя, шестилетнего мальчишку, застывшего в нерешительности возле широкого окна с замысловатым переплетом. Комната ему незнакома, в ней слишком холодно, а он стоит в тонкой пижаме, босиком на дощатом полу.
Внезапно раздался стук, он обернулся, увидев бьющегося о стекло белого голубя.
— Не бойся, — послышался чей-то до боли знакомый голос.
Он оторвал взгляд от окна, зажмурившись на миг от яркого солнечного света. В центре комнаты появился круглый стол, за столом сидели двое: мужчина и женщина. Мать с отцом.
От неожиданности он расплакался. Родители. Как давно он их не видел, как мечтал о встрече, как ждал, надеялся… и вот они здесь.
Отец сидит вполоборота, на сына не смотрит. Его лицо сурово, губы плотно сжаты, поза напряжена.
Мать улыбается; она снова молода и красива, словно не было тех страшных военных лет, голода, холода, потерь. Мать счастлива.
Он делает шаг навстречу родителям, но мать резким движением руки останавливает сына.
— Не подходи! — ее голос сделался тяжелее металла.
— Пусть подойдет, — сказал отец.
— Нет! Рано!
Отец встал, он показался мальчику слишком высоким. Настолько высоким, что макушка едва не касалась потолка.
— Тогда я ухожу, — сказал отец и вышел из комнаты.
— Дениска, — мать улыбалась, но глаза оставались грустными. — Тебе надо возвращаться.
— Не хочу! — закричал он.
— Возвращайся.
— Нет!
Мать вскочила из-за стола.
— Уходи! Убирайся отсюда! Убирайся!
…Он очнулся от холода. Холод сковал пальцы левой руки. Боль продолжала мучить израненное тело. Призрачный треугольник не пропал, он догадался: треугольник — это стекло.
Он вспомнил свое имя. Денис! Его зовут Денис. Только он далеко не ребенок, он… Денис Евгеньевич. Перед глазами запрыгали искры. Машина… Снегопад… Авария.
Возникла мощная вспышка, затылок обожгло: «Друж!» Они с Дружем возвращались домой, машина сорвалась в кювет. Дальше — пустота.
Денис Евгеньевич провел закоченевшими пальцами по рулю, коснулся дубленки, нащупал ремень безопасности. Дыхание участилось. Если удастся отстегнуться и дотянуться до телефона, это будет первым шагом к спасению.
Ладонь легла на правый бок, когда о себе напомнила опоясывающая боль. Тихо, приказал Денис Евгеньевич, боль — пустяки. Пустяки в сравнении с иной альтернативой. Надо перетерпеть, переждать. Вдох — пауза — выдох. Еще раз. Потом еще. И снова вдох, и снова пауза, и долгий выдох.
Мысленно он отстегивал ремень безопасности, доставал из бардачка телефон, набирал короткий номер. В голове становилось муторно, боль закрывала глаза, вгоняя в бессознательное состояние.
Он знал: ему будет больно, тело не простит резких движений, взбунтуется. Он был к этому готов.
Раз… Кровь стучит в ушах. Два… Онемевшие пальцы неумело сжимаются. Три… Рывок, стон, кнопка замка под пальцами… ремень безопасности отстегнут.
Денис Евгеньевич отвел руку в сторону, откинул голову назад, решив, что умирает.
Просторная комната, круглый стол в центре, отец, мать.
— Мне холодно, — сказал отец. — Я пойду.
— Здесь нет места! — крикнула мать, обращаясь к сыну. — Уходи!
…Денис Евгеньевич открыл глаза. Наваждение прошло, боль осталась. Но есть и прогресс — удалось избавиться от ремня безопасности. Дело за малым. Телефон.
С заднего сиденья послышалось сопение.
— Друж, — прошептал Денис Евгеньевич.
Сопение повторилось.
— Друж! Ты жив? Друж, родной, я сейчас… Я помогу… Держись, Друж!
Сопение сменилось поскуливанием, через секунду Денис Евгеньевич услышал рычание. Затем тишина. Мрачная и мерзкая тишина, парализующая безжалостным страхом.
— Друж! — в свой крик Денис Евгеньевич вложил оставшиеся силы.
Голова пошла кругом, вспышки света чередовались со сгустками мглы, и в третий раз шестилетний Дениска очутился в светлой комнате. А там отец. Там мать. Там та самая точка пересечения двух миров. Иная реальность.
* * *
Его интуиция молчала, Друж не чувствовал приближения беды. Скорее напротив, возвращаясь с хозяином с дачи, пребывал в легком блаженстве: мягком и безмятежном, убаюкивающем и притупляющем бдительность.
И вдруг свист шин, толчок, машину крутануло, затем глухой удар и… полет в никуда. Друж ударился головой, вспыхнула боль, машина, сделав полный переворот, встала на колеса; Друж растянулся на сиденье, впав в полудрему.
Перед глазами образовалось розовое марево, оно окутало все вокруг, оно мерцало и колебалось, в нем проступали нечеткие образы каких-то шатких воспоминаний. Марево вздымалось над Дружем, он продолжал в него вглядываться, видя себя со стороны, откуда-то сверху.
Ему не страшно, но тревожно. Охватило чувство нерешительности. Похожее чувство он уже испытал однажды, будучи щенком, одним из четырех, самым непоседливым и крикливым. Не имея ни имени, ни знаний, ни представлений об огромном мире и царящих в нем правилах, он принадлежал самому себе, свято веря в то, что ограниченная стенами двухкомнатной квартиры вселенная — его собственная вселенная. А потом в его вселенную вторгся незнакомец, взял на руки, начал тискать, сюсюкаться, определенно что-то замышляя. В тот момент щенка охватила нерешительность. Вроде не страшно, но жутко тревожно.
Предчувствия не обманули. В тот вечер незнакомец унес щенка с собой. Выдернул его из вселенной, украл ее у малыша.
Друж закрыл глаза. Не о том он сейчас думает, не те воспоминания рождает сознание, совсем не те. Хочется встать на лапы, выскочить из машины, избавиться от навязчивых образов.
Чуть погодя розовое марево окрасилось пурпуром и стало напоминать бесформенную субстанцию, начавшую рассасываться во тьме, едва Друж дернул головой. В салоне появился луч сумеречного света.
Друж пристально смотрел на проникающий через распахнутую заднюю дверцу луч. Выйти и осмотреться? А если там, в притаившейся за заснеженными елями тишине, его ожидает подвох? Можно ли доверять тишине? Сколько раз Друж убеждался: тишина сродни опасности.
