Он принюхался. Пахло холодом и смятением. Друж повел носом, сильнее втянул ноздрями колкий воздух, и сердце заклокотало, заныло и задрожало. В груди тягучей смолой разлилось тяжелое тепло. Друж почувствовал родной запах — запах хозяина.
Остатки марева, мелькавшие безобразными клочьями под потолком, растаяли окончательно. Друж поднял голову (правая ее часть казалась намного тяжелее левой), вывалив из пасти красный язык. Дышал он быстро-быстро, высасывая из каждого вдоха столь необходимую сейчас живительную частичку надежды.
Однако почему хозяин никак себя не проявляет, почему Денис Евгеньевич молчит? Друж привстал на сиденье, передние лапы предательски подкосились, пришлось снова лечь. В голове все перемешалось, вернулись розовое марево, образы, спутанность сознания…
Вскоре Друж услышал стон, хозяин поднял руку, дернулся всем телом и вновь затих. Минут через пять шевеление повторилось. Прислушиваясь к дыханию Дениса Евгеньевича, Друж дважды пытался подняться. Не вышло. Пришлось засопеть.
— Друж! — беспокойным шепотом произнес хозяин.
Друж засопел громче.
— Друж! Ты жив? Друж, родной, я сейчас… Я помогу… Держись, Друж!
Голос! Это его голос. Значит, жив, значит, не все потеряно. Друж заскулил. Теперь появился стимул. Прочь сомнения! Друж начал рычать, отгоняя обволакивающее его отчуждение. Ради спасения собственной жизни он готов на многое, ради спасения жизни хозяина — готов на все. Друж сделал вдох, собрался с духом, и в порыве дикого нетерпенья совершил молниеносный рывок вперед. Увы, неудачно. Он оступился, передняя лапа сорвалась с сиденья. И снова головокружение, снова земля перевернулась вверх дном. Снова его сковала временная неподвижность.
* * *
Денис Евгеньевич открыл глаза, осознав, что дрожит от пробравшего до костей холода. Но что это? Правая щека пылает алым жаром, над правым ухом раздается причмокивание.
— Друж?!
Друж жалобно затявкал, мол, да, это я. Я! Исхитрился вот, стою на дрожащих задних лапах, опираюсь дрожащими передними на спинку сиденья, лижу тебе щеку. А ты все не реагируешь!
— Друж, плохо мне. Совсем плохо… Холодно, тело меня не слушается.
Скажи, что мне сделать, скулит Друж. Был бы он человеком, обязательно бы помог, а от собаки какая помощь. Рук нет, чтобы вытащить хозяина из машины, человеческой речью не наделен, чтобы позвать на помощь. Одна надежда — уповать на чудо. Ох, ну это же глупо — ждать чуда. Какие тут чудеса, когда кругом тьма-тьмущая, метет метель, завывает ветер и небо, будто оплакивая попавшего в беду человека, разразилось скорбным плачем. Его заледеневшие слезы-снежинки падают на землю, заметая пути-дороги. А заодно заметая уверенность, иллюзии, веру и ту самую надежду на чудо. Нет, чудо сюда и не забредает, слишком мрачное место, безлюдное — холодное пристанище сбившихся с правильной тропы путников.
— В бардачке нет телефона, — сказал Денис Евгеньевич. — Выпал, наверное. Мне не нагнуться, Друж…
Друж был готов принести себя в жертву, был готов умереть, только бы голос хозяина обрел былую уверенность и силу. Никогда Денис Евгеньевич не разговаривал с ним голосом безнадежности, никогда не задерживал во время разговора дыхания, не хрипел, не выглядел слабым и беззащитным. Друж всего-навсего пес, но у него хорошо развито шестое чувство; сейчас оно сообщало, что хозяин очень плох.
— Друж… Мне бы выбраться из машины. Возможно, получится доползти до дороги.
Несмотря на слабость, Денис Евгеньевич не переставал говорить, предпринимая попытки открыть переднюю дверцу. Друж слушал хозяина, смотрел, как тот снова и снова напрягает руку, стонет от боли, но не сдается.
— Один раз нам с тобой повезло. Ты не ослышался, повезло. Мы с тобой живы.
Друж просунул морду между передними сиденьями. Денис Евгеньевич изловчился и коснулся отекшими пальцами кончика холодного носа.
— Ну, привет, дружище!
Друж заскулил.
— Нос у тебя холодный — это хорошо. Хорошо, Друж! А я изрядно поломался. Рука сильно болит, по-видимому, вывих. И ноги чужие. Боюсь, перелом стоп.
Друж лизнул Денису Евгеньевичу пальцы. Нам бы выбраться отсюда. Наш главный враг — мороз. В машине окоченеем, печка не работает. Ты меня понимаешь, Друж?!
Конечно, он все понимал, вернее, чувствовал: оставаться в салоне на ночь — значит обрекать себя на верную гибель.
Мучительную, болезненную гибель. Этого нельзя допустить.
Потоптавшись на сиденье, Друж выскочил из машины. Лапы утопли в снегу, Друж начал прокладывать себе дорогу грудью, причем в буквальном смысле. Он проламывал скованный настом снег, подпрыгивал, вытягивая шею, подавался вперед, расчищая снег мощной грудной клеткой.
В тот момент он противостоял не только непогоде, Друж противостоял всему миру. Ради себя, ради хозяина и их общего спасения.
Друж бросил вызов вьюге. Шаг за шагом, прыжок за прыжком, ему удалось обежать машину и остановиться возле заклинившей передней двери. Денис Евгеньевич сражался с дверью.
— Никак, — сипло сказал Денис Евгеньевич, увидев вставшего на задние лапы Дружа. — Не могу открыть… Не получается…
Друж просунул голову в салон, начал гавкать. Не сдавайся, говорил он. Пробуй! Не опускай руки. У меня же получилось добраться до тебя, получилось заглушить боль в лапе и побороть головокружение. Получится и у тебя. Ты только не сдавайся! Ну же! Еще разок, давай, действуй.
Не в силах видеть, как его любимец заходится в судорожном лае, Денис Евгеньевич призвал на помощь все свое мужество, — к сожалению, его осталось до обидного мало, — проделал несколько торопливых движений, услышал щелчок, свидетельствующий, что дверца наконец поддалась, и в изнеможении откинулся на спинку сиденья.
Дениса Евгеньевича мучила боль в спине и груди, ему не хотелось думать о худшем, но все указывало на ушиб позвоночника.
— Дай мне пять минут, Друж. Я оклемаюсь, и мы с тобой что-нибудь придумаем. Живы будем — выползем к людям.
* * *
Труднее всего было поднять правую ногу. Чувствительность вернулась, вместе с ней появилась распирающая боль в ступнях и коленях. Денис Евгеньевич осторожно поставил ногу на уступ, поморщился, ухватившись здоровой рукой за край сиденья. Друж выжидательно смотрел на хозяина.
Ну, читалось в его взгляде, а дальше что?
Денис Евгеньевич поднял голову. Чтобы выбраться из кювета, ему придется ползком забираться наверх, а это шесть-семь метров, плюс необходимо доползти до места подъема. Еще лишних десять метров. Сил явно не хватит, в любой момент он может потерять сознание, а это неминуемая смерть. Или жизнь инвалидом. Ему ли не знать, какими последствиями грозит обморожение.
Денис Евгеньевич закрыл глаза. Стеклянные снежинки впивались в кожу, метель била в лицо, ветер гудел, нагнетая и без того напряженную атмосферу. «Не доползу, — думал Денис Евгеньевич, — не стоит и пытаться, зря повернулся на сиденье, теперь не удастся сесть удобнее». Удобство… Какое заурядное словцо, но как дорого оно стоит здесь, в условиях разыгравшейся снежной стихии.
