Денис Евгеньевич хотел убрать ногу с уступа, но Друж, почувствовав перемену в настроениях хозяина, ухватился зубами за полу дубленки. Не смей, приказывал он грозным рычанием. Не смей сдаваться! Ты же обещал, что все у нас будет хорошо, а теперь даешь задний ход. Я не позволю тебе умереть в снежной мгле. Слышишь, не позволю!
Пес продолжал тянуть край дубленки.
— Друж, не надо, — слабо произнес Денис Евгеньевич. — Все пустое.
Друж разомкнул зубы и загавкал.
— Посмотри правде в глаза, у нас… у меня не получится доползти до дороги. Все болит, руки немеют, я… Я сдаюсь.
Внезапно Друж повел себя в несвойственной ему манере. Словно обезумев от слов хозяина, он заметался по снегу, заскулил, а затем прыгнул вперед, укусив Дениса Евгеньевича за здоровую руку. Укусил не больно, но ощутимо.
— Ты что?! — испугался Денис Евгеньевич. — Друж, что с тобой?
Громкий лай сказал о многом.
— Знаю, — ответил хозяин. — Хочешь меня наказать за мои слова. Но, Друж, родной, я всего лишь человек… Слабый человек, попавший в беду. Что я могу сделать? Ну что, скажи?
Друж вновь попытался куснуть хозяина за кисть. Денис Евгеньевич быстро отвел руку в сторону.
— Предлагаешь бороться с неизбежностью?
Гав-гав-гав!
— А смысл в борьбе, если итог предрешен?
Гав!
Денис Евгеньевич вытянул ногу, она соскользнула с уступа, появилась боль; чтобы ее облегчить, он резко приподнялся, потерял равновесие, мешком рухнув на снег. Друж забегал вокруг хозяина.
— Вот и все, — прошептал тот. — Друж, назад дороги нет… Обратно в кабину я уже не заберусь…
Выпрямившись, Денис Евгеньевич вытянул руку, согнул ее в локте; превозмогая боль, согнул ноги в коленях. Приподняв корпус, сделал спешный рывок. Застонал. Удалось продвинуться вперед сантиметров на пятнадцать. Ничтожная толика!
Метель бросала в лицо осколки снежинок, пришлось закрыть глаза и попытаться ползти вслепую. Каждое движение доставляло боль; он полз и думал, что после очередного «броска» уже не сможет подняться. Друж шел на расстоянии шага и, если хозяин замирал, ложился рядом, облизывая теплым языком обледеневшие щеки.
Прошел час. Денис Евгеньевич, научившись не чувствовать боли — точнее, смирившись с ее присутствием, — продвинулся вперед на четыре метра. Он действовал машинально, не ощущая себя живым человеком. Сомнений нет — он обречен. Еще метр, максимум два, а потом его разобьет паралич. Расслабленные мышцы перестанут подчиняться, тело одеревенеет, метель в паре с морозом возьмут реванш, а пушистый снег, кажущийся в темноте черным хлопком, поставит точку.
Друж занервничал. Хозяин не шевелится больше трех минут. Лизнув щеку, он увидел на лице слабую улыбку. Секунду спустя Денис Евгеньевич открыл глаза.
— Держусь, дружище… Еще живу… еще надеюсь, — в голосе Дениса Евгеньевича проскользнула ирония, Друж моментально уловил ее нотки и был страшно этому рад.
Денис Евгеньевич согнул ноги в коленях. Приподнялся. Вытянул руку. Бросок. Стон. Маленькая удача — минус пять сантиметров. Или плюс пять? А впрочем, какая разница, к чему отсчитывать метраж, если знаешь наперед, что до финишной прямой все равно не доберешься.
— Я стараюсь, Друж. Видит Бог, стараюсь.
Старайся дальше, гавкнул Друж.
— Машу жалко. Не знаю, как она это переживет. Сердце больное, инфаркт был, операция…
Друж в очередной раз нагнулся, чтобы лизнуть хозяину щеку.
— Ради нее, Друж, я должен биться до последнего.
Вот это другой разговор, воодушевился Друж. Так держать!
И Денис Евгеньевич продолжал биться. Мысли о жене как бы посылали импульс одеревеневшим мышцам, гасили в них боль, согревали обледенелую полуживую надежду.
…По рыхлому черному снегу, наперекор злобной февральской вьюге, полз искалеченный человек. За ним по пятам, проваливаясь по брюхо, ползла собака. Верный Друж.
Глава двенадцатая
От отчаянья к надежде…
Больше часа он уже никуда не стремился, конечная остановка была достигнута. И боль опять завладела и телом и волей. Денис Евгеньевич дополз до подъема и оказался бессилен. Он перевернулся на бок, поднес ладонь ко рту, согревая пальцы слабым дыханием. Напрасно Друж подгонял хозяина лаем: для человека, попавшего в плен боли, все потеряло смысл.
Когда лежать на боку стало невыносимо, Денис Евгеньевич лег на спину.
— Еще машина проехала, — сказал он Дружу, услышав звук мотора.
За те несколько часов, что он полз, наверху промчалось не меньше двух десятков автомобилей. И каждый раз, заслышав знакомый шум, Денис Евгеньевич задерживал дыхание, с замиранием сердца лелея надежду. А вдруг? Нет! «Вдруг» не происходило. Никто ничего не замечал.
Друж отбежал в сторону, вцепился зубами в нижнюю ветку заснеженного дерева, отгрыз ее и зачем-то принес хозяину.
— Бросаешь соломинку утопающему? — Денис Евгеньевич говорил тихо, глаза его были полузакрыты.
Друж вернулся к кусту, обежал его два раза и устремился наверх.
— Не уходи, — прошептал Денис Евгеньевич.
Друж шепота не услышал.
— Останься, — продолжал шептать хозяин. — Мне недолго осталось. Дождись…
Выскочив на дорогу, Друж стал обнюхивать машинные следы. Уловив один наиболее стойкий запах, побежал рысцой вдоль обочины, вдыхая носом пахучие струйки. Метров через двадцать остановился, развернулся, вернулся обратно. Заваленная снегом машина хозяина сверху напоминала небольшой холм, вокруг никаких следов — снег уничтожил все улики.
Друж перебежал дорогу, сел у бетонного столба, погрузившись в боязливое ожидание. Не проходило минуты, чтобы перед глазами Дружа не возникало замерзшее лицо Дениса Евгеньевича. Жалость гнала назад, приказывала спуститься вниз, посмотреть, проверить или… удостовериться. Пес рычал на жалость и еще упрямей смотрел вдаль, улавливая малейшие звуки февральской ночи.
Прошло немало времени, прежде чем на горизонте показалось неведомое животное. Друж видел два ярких глаза, слышал слегка постукивающее торопливое дыхание зверя, знал, что тот приближается к нему на большой скорости. Имя зверя пес знал — машина. Именно машину высматривал Друж, и она появилась.
Он выскочил на дорогу, загавкал, машина взяла левее, сбавила скорость и пронеслась мимо. Друж гнался за ней. Стой, лаял он вслед уносящемуся спасению. Я не причиню вам зла. Моему хозяину нужна помощь.
Машина удалялась, вскоре она скрылась за поворотом, оставив после себя едва уловимые постукивающие звуки.
Друж сел прямо на дороге. Пытаясь отдышаться, винил в своей неудаче хромую лапу. Если бы не лапа и боль, высекаемая при каждом шаге, он обязательно бы догнал машину. Что же ты подводишь меня, лапа? Друж втянул язык в пасть и посеменил к хозяину.
