Илья погладил Дружа по голове и подошел к машине. Прежде чем сесть на водительское место, обернулся.
— Беги, Мухтар! А с ним все будет хорошо, он вернется. Беги домой!
Вспыхнули глаза-фары, машина зарычала и промчалась мимо растерянного Дружа. Вот и все, закончилась суета, ушли страхи, разъехались люди, увезли хозяина — никого не осталось. Никого и ничего. Ночная тишина обволакивала морозным коконом.
Друж несколько раз перебежал дорогу, спустился вниз, обнюхал тщательнейшим образом места, источавшие запах хозяина; громко заскулил, призывая к справедливости судьбу-злодейку. Затем он подошел к заваленной снегом машине, отыскал углубление, в котором долго пролежал Денис Евгеньевич, потоптался, неумело и косолапо, и, свернувшись калачиком, угомонился.
* * *
Бледно-серый рассвет не принес облегченья; Друж долго брел по снегу, оставляя после себя неровную стежку следов. Время от времени останавливался, оборачивался назад, всматриваясь в затылок уходящей ночи. Ночь прошла, новый день принес новые страдания.
Совсем близко растревоженным зверем гудело оживленное шоссе: ревели машины, шипели шины, пронзительно стонали сигналы клаксонов. Друж лег возле поваленной березы, положив морду на шершавый ствол.
Ствол затрещал, Друж отпрянул от березы, с опаской глядя на неподвижное дерево. Вроде неживое оно, дерево-то, а трещит. Он вытянул шею, начал принюхиваться. Треск раздался над самой головой.
Над Дружем кружила суетливая сорока.
— Это ты трещишь?! — загавкал Друж. Сорока села на макушку ели. Друж негодовал. Зачем прилетела, зачем шумит — глупая птица. Разве не видит, что ему плохо, тоскливо, боязно. Он пытается идти своей дорогой, а дороги нет. Движется наугад, авось куда-нибудь выйдет.
Спеша скрыться от назойливой сороки, Друж посеменил в лесок, расположенный недалеко от шоссе. По лесу ковылял часа полтора, вышел на заснеженную опушку, пересек ее; увидев вдалеке заледенелую речушку, Друж вернулся в лес.
…Солнце уже клонилось к закату, небо окрасилось в багрово-оранжевые цвета, когда Дружу удалось выйти на расчищенную от снега проселочную дорогу. Дорога уходила вперед витиеватой лентой, теряясь в высоких глыбистых сугробах. Ветер тревожил верхушки неприступных сугробов, сдувая остервенелыми порывами снежную пыль.
Друж долго раздумывал, в какую сторону ему пойти, в итоге решил отправиться навстречу заходящему солнцу. Оно казалось милосердным, исцеляющим от всяческих бед и несчастий волшебным шаром, алеющим над самой нитью горизонта.
Чем дальше шел Друж, тем острее ощущался запах костра. Вскоре в поле зрения появился уходящий высоко в небо столбик кучерявого дыма. Костер горел недалеко от двухэтажного блочного дома, стоявшего первым в шеренге одинаковых унылых строений. Трое подростков поочередно подбрасывали в огонь сухие поленья, четвертый усердно разламывал на дощечки большой ящик.
Несколько женщин, сгруппировавшись у длинного каменного строения с множеством дверей, вели задушевную беседу, изредка прерываемую взрывами хохота.
Полосатый кот сидел на капоте припаркованной у торца дома машины. По всей видимости, кот недавно плотно поужинал, уж очень довольный вид был у усатого толстяка. Сидит, облизывается, чудо толстопузое, как только не лопнет.
Впрочем, Друж быстро потерял интерес к коту; внимание привлек пожилой мужчина, выгуливающий на поводке коротконогую таксу. И так эта такса была похожа на вредную Черри, что у Дружа защемило в груди. Вспомнились прогулки с хозяином по скверу, хвостатые друзья-товарищи, скамья, на которой всегда отдыхал Денис Евгеньевич, сгорбленный фонарь… атмосфера. Незабываемая, чудеснейшая атмосфера вечерних прогулок.
Друж дошел до сарая, разлегся на ворохе запорошенной соломы, предавшись приятным воспоминаниям.
Ему нестерпимо тянуло к хозяевам, но он не знал, как их найти. Слишком далеко от дома произошло несчастье с Денисом Евгеньевичем, у Дружа не получится самостоятельно отыскать дорогу до города. Одно дело, когда пес теряется в своем районе; по запаху, по следам, по десятку всевозможных собачьих премудростей ему удается прибежать к родному подъезду. И совсем иная действительность вырисовывается здесь, в незнакомой местности. В тридцати километрах от города, в месте, где оказался впервые. К тому же нюх не до конца восстановился, и лапы беспокоят после аварии, и в голове каша кашей.
Когда хозяина положили в машину с мерцающим глазом, Друж не осознавал, что, возможно, они видятся в последний раз. Не допускал он подобной страшной мысли, не позволял ей вторгнуться в сознание и угасить водопадом сомнений последний лучик надежды.
Потому и не препятствовал, потому и смотрел растерянно на равнодушного врача, на звонкоголосого фельдшера Катю, молчаливого водителя и двух мужчин: Илью и Михаила. Помнится, Илья посоветовал Дружу бежать домой. Посоветовать посоветовал, но забыл указать, в каком направлении следует бежать. Где он, дом-то этот?
До наступления сумерек его никто не беспокоил, Дружу удалось немного вздремнуть. И вдруг голос. Громкий, требовательный.
— Это еще кто здесь развалился?
Друж поднял голову, разглядев в паре метров широкоплечего мужика в ватнике и побитой молью шапке-ушанке.
— Чего разлегся, так тебя растак! Твоя это солома, а? Твоя, спрашиваю?
Мужик был настроен недружелюбно. Друж сперва попытался огрызнуться, рыкнув на неприветливого незнакомца, но вовремя одумался. Проявлять агрессию на чужой территории по меньшей мере неразумно. Лучше уж брать дружелюбием, покорностью. Друж встал, вильнул хвостом, заскулил.
Мужик воспринял смену поведения собаки хитрым ходом.
Нагнувшись, он поднял с земли сломанный черенок от лопаты. Замахнулся.
Ударить не успел. Друж отскочил в сторону, оскалился.
— Ты мне еще рычать? Так тебя растак! Кобелина!
Развернувшись, Друж побежал по узкой дороге, впитавшей в себя запахи четвероногих старожилов — местных собак и кошек.
— И чтоб я тебя не видел больше! — орал мужик в ватнике.
Не увидишь, устало подумал Друж, пожалев, что не проучил как следует злыдня. Надо было цапнуть разок за рукав ватника, глядишь, подобрел бы. А впрочем, Бог ему судья, Он пусть и судит.
…Прихрамывая, Друж перебегал дорогу, когда из-за поворота появилась машина. Свет фар ослепил, рев мотора оглушил; замешкавшись, Друж замер. Затем метнулся назад, вперед, снова назад…
Завизжали тормоза, Друж увидел яркий свет, ощутил привкус крови в пасти и потонул в приступе горячей боли.
Глава четырнадцатая
Друзья по несчастью
Все происходило как во сне: Друж стонал, его куда-то несли; он вырывался, его связали; он завыл в голос, ему сделали укол. Друж замолчал.
…И вот он снова открыл глаза. В помещении горел яркий свет, в воздухе ощущался стойкий запах беспокойства. Где он? Что с ним? Свет слишком ярок… Слезятся глаза… Хочется заскулить, а сил нет. Друж попытался сделать глубокий вдох — куда там; вдохнуть как следует не удалось, а живот отозвался ноющей болью.
