– Ох, неужели передумала?
Лениво пожимаю плечом.
Не хочу с ней разговаривать. Тем более об этом. И ни с кем другим тоже не хочу.
Но когда моё мнение кого-либо особо интересовало?
– Или само кольцо не понравилось?
– Разве может не нравиться кольцо, стоимостью почти в сорок миллионов долларов? – раздаётся ещё один голос, с другой стороны, тоже женский.
Его я слышу впервые. Но глубокие бархатные нотки позволяют сразу догадаться о том, кому он может принадлежать. И я права. Остановившаяся по другую сторону от меня бывшая подружка Глеба рассматривает ювелирное изделие с неменьшим интересом, нежели Вера.
Чувствую себя кроликом, которого окружает стая голодных лис. Теперь не просто злюсь на Филатова, начинаю его ненавидеть…
– Ну, это ты привыкла измерять ценность вещей в эквиваленте рыночной стоимости, а Варя у нас не такая, – ехидничает Вера на слова Оливии.
Та с нескрываемым интересом разглядывает уже меня саму. Всего секунду. Потом жмурится, будто сбрасывает какое-то оцепенение, шагает мне навстречу, приблизившись вплотную, и протягивает руку в знак приветствия.
– Я – Ол… – начинает представляться она.
– Я знаю, кто ты, – не принимаю жест.
Грубо?
Ещё как!
Но мне плевать.
Похоже, заражаюсь от Глеба…
А кольцо я всё-таки надеваю.
Оправдываю себя тем, что не хочу давать новых поводов для развлечения местной публике. Потерять столь дорогую вещицу тоже не хочется. Лучше заново всучу её хозяину при повторно подвернувшейся возможности. Если получится. А то в первый раз не получилось.
– О! Даже так, – хмыкает на мою реакцию Оливия.
Только теперь отмечаю про себя, что девушка безупречно владеет русским, без малейшего акцента.
– Вполне закономерно, если учесть, что ты оклеветала Глеба и собираешься отжать из их будущего семейного бюджета куда большее, нежели колечко на её дивном пальчике, – и на этот раз отвечает вместо меня Вера.
И если я сама банально давлюсь кислородом от такого заявления, будучи немного в шоке от столь категоричного подтекста, то третья из нас мгновенно мрачнеет, её ладони сжимаются в кулаки.
– Считаешь, мне нужны только его деньги? Да что ты знаешь обо мне? – злобно прищуривается. – Все деньги мира не искупят то, что её будущий супруг, – буквально выплёвывает, махнув в мою сторону, – сделал мне! – тоже задыхается, но уже от возмущения. – Я чуть не умерла в ту ночь! Меня пришлось перекраивать заново, чтобы остановить внутреннее кровотечение. На мне живого места не осталось. Двести сорок три шва! Хоть одна из вас вообще представляет, каково это, истекать кровью, ничего не видя перед собой, буквально на ощупь идя вперёд бесчётное количество минут, снова и снова умирая от боли? – теперь в её взгляде сверкает чистейшее презрение. – Деньги, говоришь? На хрен мне не сдались его деньги. Я лишь хочу, чтобы он заплатил хоть какую-то компенсацию за то, что сделал со мной и моей жизнью… – последнее звучит куда тише, её голос срывается.
И если поначалу я решаю, что связано с эмоциями, пробуждёнными тем, о чём она говорит, то оказывается, на самом деле:
– С учётом того, сколько героина в тебе было в ту ночь, не думаю, что было так уж и невыносимо больно, – звучит холодно и отчуждённо от… матери Глеба.
Если бы речь шла не о сыне Филатовой, подумала бы, что ей вообще всё равно на тему разговора, просто не удержалась от едкого комментария.
Бьёт в самое сердце цели…
Бледное лицо Оливии становится похоже на белое полотно. Девушка застывает. Словно в один миг вся жизнь покидает её. Не дышит вовсе.
– Разве я не права? – добавляет лениво… чёрт, я даже понятия не имею, как её зовут! – Экспертиза ведь показала, что это был именно героин? – уточняет женщина, хотя наверняка никакой ответ ей не нужен, скорее добивает свою жертву. – Говорят, героин помогает справиться даже с хроническими болями, так что там страдать с парой ушибов, которые ты получила, возможно, как раз потому, что нанюхалась всякой дряни, а потом тебя понесло на ночь глядя неизвестно куда? Может ты вообще с лестницы свалилась и «удачно позабыла» этот нюанс своей жизни, решив в итоге свалить все свои беды на моего сына? Надо же найти того, кто компенсирует пластические операции на твою не такую уж и хорошенькую мордашку, раз уж привычные способы искать себе спонсоров больше не срабатывают, – откровенно насмехается в довершение.
Оливия по-прежнему стоит, как статуя. Прожигает горящим ненавистью взглядом ту, кто сыплет ядовитыми замечаниями ещё с полминуты, так точно. Резко выдыхает. Зажмуривается. Смыкает ладони в кулаки крепче.
– Можете сколько угодно говорить о том, что Глеб – святой и никогда бы так не поступил. Но я-то знаю правду, – выдавливает из себя тихо-тихо, делает паузу, переводит внимание на меня. – Она тоже знает, – смотрит прямо мне в глаза, отчего в душе внезапно переворачивается что-то. – Или узнает. Скоро, – вскидывает подбородок выше, расправляет плечи, разворачивает ко мне всем корпусом. – Если на тебе нет до сих пор нет ни одной отметины, оставленной им, я прямо сейчас заберу свой иск и принесу публичные извинения за «клевету», – обращается уже исключительно ко мне.
На что я… молчу.
Потому что в её словах существует доля истины.
Мои перекинутые на бок распущенные волосы прикрывают как раз одну из таких отметин на моей шее. Ещё – пара синяков на предплечье. И на запястье. За него я рефлекторно и хватаюсь, выдавая себя с головой.
– Что и требовалось доказать, – замечает мою капитуляцию Оливия.
На этот раз в её глазах сверкает торжество. Больше ни на кого из нас она не смотрит. Всё с такой же гордо поднятой головой девушка спускается с балюстрады, оставив нас. Я же никак не нахожу в себе смелости взглянуть на Филатову-старшую. И без того чувствую, как она пронизывает меня глубочайшим осуждением за проигрыш в этой словесной перепалке.
Зато у Веры никаких проблем с угрызениями совести нет.
– Совет дня, – выдаёт она беззаботным тоном, как и Оливия, разворачиваясь по направлению к ступеням. – Беги, Варя. Без оглядки. Пока не поздно. Ты даже не представляешь, во что ввязываешься.
Уходит. Как ни в чём не бывало.
А я… я б тоже сбежала с превеликим удовольствием!
Жаль, Филатова-старшая учитывает этот возможный вариант развития событий быстрее меня. Рука, обёрнутая золотыми браслетами, плавно и вместе с тем твёрдо ложится на перила, отгораживая мне путь к бегству.
Гулко сглатываю, вновь чувствуя себя кроликом.
Перед анакондой, которая вот-вот заживо проглотит…
Хотя она не спешит облегчать мою участь таким нетривиальным способом. Молча разглядывает, слегка склонив голову.
