– Просто заткнись. В твоих же интересах, – неожиданно грубо отчеканивает мой спаситель, адресуя тем, кто остаётся позади нас, в комнате.
А таким милым и обходительным казался…
Мой рот сам собой приоткрывается от удивления.
– Вернёмся на улицу, да? – мягко интересуется Юрий.
Вновь само обаяние. Даже в сочувствующей улыбке вижу его обеспокоенность моим состоянием. А ещё замечаю портупею, выглядывающую из-под полы пиджака, так что тем, как он со мной нянчится, особо не обманываюсь. Неспроста же незнакомцы притихают с одной его фразы.
– Глеба так и не нашла, – вздыхаю, возвращаясь к лестнице.
– Ничего. Скоро сам вернётся. Подождём его у машины. На улице.
Мысль вполне здравая. Особенно, если учесть, что свежий воздух мне катастрофически необходим. Полноценно вдохнуть так ведь и не получается. Слишком давит в груди. Приходится схватиться за далеко не первой чистоты перила, чтобы не свалиться со ступеней. Ещё и каблуки эти… Хоть снимай, ей-богу! Хотя лучше подвернуть себе ногу, чем застудить ступни от холодного бетона. Тем более, что снаружи стало заметно прохладнее. Но то сперва.
– Вернулись бы в салон, Варвара Андреевна, – напоминает о себе Юрий, едва мы оказываемся около внедорожника.
Я же, покосившись на Bugatti Veyron, отрицательно машу головой. Не хочу пропустить возвращение Филатова. Да и в лёгких, стоит набрать побольше кислорода, подозрительно печёт, словно мириады угольков внутрь меня запускают. Сам приступ отпускает. Правда, как-то неправильно. Не так, как обычно. Ноги до сих пор ощущаются, как неродные. Странная лёгкость охватывает всё тело. И мне это неожиданно нравится. С каждой уходящей секундой всё больше и больше. До такой степени, что хочется улыбаться этому своему состоянию. Я и улыбаюсь. Раскинув руки в сторону, снова и снова глубоко вдыхаю, запрокинув голову к звёздному небу.
Как же замечательно!
– Слушайте, Юрий, а те мужчины наверху, они… – спрашиваю у водителя, махнув назад, в сторону здания.
– Наркоманы.
– А девушки?
– Проститутки.
– Угу, – киваю, обдумываю этот факт. – И что Глеб забыл в их обществе?
Вот тут охранник мешкает, не спеша делиться своими умозаключениями.
Ну, и ладно! Ну, и пусть молчит! Мне и так хорошо!
Тем более, что не так уж и соскучилась по этому Филатову, чтоб о нём каждую секунду вспоминать и разговаривать…
И без него есть с кем и о чём поговорить!
Например…
– Хей! А я вернулась! – разворачиваюсь к троице, на которую обращаю внимание ещё по приезду.
Иду к ним не просто так. Молодёжь толпится около бочки, из которой летят огненные искры. Красивые. Мигающие в темноте. Притягательные. Тёплые. Согревающие. Завораживающие. В общем, мне нравится.
– О! В натуре вернулась! – отзывается, не скрывая радости, один из парней.
Хотя его радость длится недолго. Уж не знаю, что он там видит за моей спиной такого особенного, ведь там только водитель, но его взгляд быстренько из радостного преображается в затравленный, а парень, шепнув что-то на ухо другому, также быстренько сваливает, прихватив его с собой. Из троицы остаётся только один, в мешковатой толстовке – тот, что подсказал, куда пошёл Глеб. К тому же, как оказывается, немного позже, не такой уж и он парень…
– А они куда? – подхожу вплотную к горящей бочке.
Правда тепло от неё. А искры выглядят только ярче и привлекательнее.
– Понятия не имею, – пожимает плечами парень… который не парень.
Очень даже девушка, судя по обгрызанному маникюру в чёрных тонах и тонюсенькому шепелявому голосу.
Впрочем, зачем гадать, если можно просто узнать?
– Я – Варя, а ты? – протягиваю ладонь.
– Мила, – хмыкает всё-таки-девушка, принимая мой приветственный жест. – Ого, вот это цацка! – переворачивает наши ладони, склонившись над кольцом. – Это тебе тот пижон подогнал, да? – добавляет задумчиво. – Ну, которого ты искала.
– Ага, – не отрицаю. – Как догадалась, что именно он?
– Вы похожи. Сразу видно, этакая парочка «любовь до гроба», – хмыкает с многозначительным видом и отпускает мою руку.
Теперь я могу вновь сосредоточиться на летящих искрах. Ловлю парочку. Жаль, они исчезают куда быстрее, чем я успеваю их почувствовать. Но я не сдаюсь. Ловлю снова. И снова.
– Нет у нас с ним никакой любви, тем более, до гроба. Он просто купил меня. Для временного пользования, – сознаюсь с тоскливым вздохом.
Хорошее настроение улетучивается в один миг, как тающие в воздухе искры. А лицо собеседницы вытягивается в нескрываемом удивлении.
– А по тебе и не скажешь, что продаёшься, – озадачивается Мила.
– Да я сама в шоке, – признаю и это.
Ещё несколько искорок падают на мои ладони. Тоже бесследно тают, обостряя моё чувство сожаления о недосягаемом.
– Да ты не расстраивайся, – замечает моё состояние собеседница. – Мой Ванька ко мне тоже сперва только за одним ходил, а потом и сам не заметил, как ручным стал, никуда теперь не денется.
– Это как?
– Ну, как… как… – задорно подмигивает девушка. – Ты чо́, не баба что ли? Мужики же – они такие, в основном только одним местом думают. Так ты это самое место и приручи.
– В смысле? – всё ещё не догоняю я.
Искорки позабыты.
– Да в самом прямом смысле! – закатывает глаза Мила и лукаво улыбается. – Ну, например: приходит твой мужик весь такой злой, весь уставший и заеб*вшийся такой. А ты что? – тыкает в меня пальцем.
– А я что? – переспрашиваю бестолково.
– А ты… – выдерживает театральную паузу. – Ты ему, главное, мозги дальше не еб*, лучше вспомни, ты когда его в последний раз сама радовала? Чтоб он не был таким злым и грустным. Чтоб так, от всей души, как для себя, а не потому что надо. Не потому что должна, или он сам тебя попросил или заставил. А потому что и самой п*здец, как хочется, – проговаривает наставительным тоном, снова умолкает ненадолго. – Нет в этой жизни ни для одного мужика ничего лучше, чем ох*рительный отсос!
– Да? – переспрашиваю недоверчиво.
– Конечно! Он же себя тогда сразу богом чувствует. Твоим личным божеством становится. Всё для тебя сделает. И про злость свою и усталость сразу забудет. Только о тебе думать будет. Кто ж ему ещё так охренительно отсосёт, если не ты? – заявляет со всей уверенностью.
Не сказать, что в её словах совсем нет никакой доли истины, если учесть то, что происходит между мной и Глебом тем же сегодняшним утром. К тому же, кто, если не сам мужик может опровергнуть какое-либо высказывание об их породе? Но Юрий, стоит мне обернуться, вопросительно приподняв бровь, демонстративно-молчаливо разглядывает ночное небо, напрочь игнорируя нас. То есть, молчание – знак согласия, верно? Хотя я не уточняю. Как и он, поднимаю лицо к звёздному небу.
