* * *
Громкий стук в дверь гаража заставил их обоих подпрыгнуть. Страх снова скрутил желудок бедной Марты. Кто их предал? Конечно, не Фредди и не Руби. Но кто еще знал, что они здесь? Не та ли милая девушка Джинджер?
Снова раздался стук.
– Кто это? – крикнула Марта, стараясь, чтобы голос звучал грубо, как мужской.
– Это я, Фредди, – послышался в ответ знакомый голос. – Я вернулся. Снова свалился на вашу голову.
Она достала фонарик и выбралась из машины, чтобы открыть дверь.
Дождь уже прекратился. Фредди держал в руке кувшин, завернутый в полотенце, и две эмалированные кружки.
– Горячий шоколад, – сказал он, краснея. Потом достал из-за пазухи буханку хлеба и большой кусок сыра, завернутый в пергаментную бумагу. Вручив продукты Марте, он повернулся и поднял ведро с водой, от которой в сыром стылом воздухе поднимался пар. – Это чтобы умыться, – объяснил он, вынув из кармана маленький кусочек мыла.
Марта поманила его рукой, приглашая войти, – после молитвы, которую они с сыном произнесли, она не испытывала неловкости в его присутствии.
– Заходите, – сказала она.
– Нет, не думаю, – покачал он головой.
– Заходите, – настаивала она, и Фредди нехотя подчинился.
Марта снова зажгла свечи, и они сели друг напротив друга, освещаемые их теплым золотистым светом. Женщина разлила густой ароматный напиток по кружкам и протянула одну из них Фредди. Он заколебался, но она жестами показала, что они с Отто будут пить из одной чашки.
– Prost! – произнесла она типичный немецкий тост за здоровье присутствующих, звякнув своей кружкой о его, и сделала большой глоток. – Вкусно.
– У вас есть горячий шоколад в Германии? – спросил Фредди.
– Не во время войны.
Они неловко помолчали, смущенно улыбаясь друг другу. Потом она снова попыталась завязать разговор:
– У вас есть дети?
– Двое. Мальчик немного младше Отто, около семи лет, наверное. – Он показал ей пять пальцев, потом сжал кулак и показал еще два. – Мы назвали его Джеком. А девочке, Элси, ей… – он нахмурился, показал рукой пять пальцев, потом сжал, снова разогнул еще три, и еще один. – Девять.
Женщина слышала, с какой нежностью он говорил о детях, и ломала голову, почему он все еще в Бельгии, – прошло уже столько месяцев после войны. Она с надеждой подумала, что очень скоро он сможет вернуться домой, к детям. Он этого заслуживает, и детям нужен отец. Но это было слишком сложно объяснить, учитывая тот скудный запас английских слов, который у нее имелся, поэтому она лишь молча пожелала ему удачи.
Фредди осушил чашку и собрался уходить. Но затем, словно вспомнив о чем-то, потянулся к своему внутреннему карману и вытащил что-то маленькое и серебристое. Марта вздрогнула, подумав на мгновение, что это пистолет.
Он приложил губную гармошку – вот что это было – к губам и начал играть какую-то до боли знакомую мелодию. Немецкую песенку Lieb Vaterland, «Милое Отечество». Слезы навернулись на глаза. Какой неуместной она сейчас казалась, эта задорная маршевая песня, когда-то наполнявшая душу энтузиазмом и надеждой на будущее своей новой, процветающей и могущественной отчизны. Сегодня, в берлинских кафе, эту мелодию можно было бы спеть как ироничный, скорбный реквием по их потерянной молодости в разрушенной и разоренной стране.
– Нет, нет, – сказала она, останавливая его. – Сыграйте английскую.
Он начал другую мелодию, отбивая бойкий ритм ногой по деревянному полу. Удержаться было почти невозможно; они с Отто присоединились, постукивая ногами в такт вместе с ним. Фредди убрал гармошку от губ и запел:
Закинь свое горе в заплечный мешок
И смейся всем бедам назло.
Пусть хоть сам дьявол зажжет огонек,
Считай, что тебе повезло.
Затем снова заиграл и, когда закончил, протянул гармошку Отто.
– Хочешь попробовать, парень? Это просто. Сначала втягиваешь воздух – вот так, – он продемонстрировал, – а потом дуешь. – Он прошелся губами по всем отверстиям, производя гамму нот, а потом пропуская ноты, чтоб получилась мелодия. – Можно играть тихо, – он слегка выдохнул без напряжения, – или с силой, – он снова дунул, на этот раз издав громкий резкий аккорд, почти такой же мощный, как звук церковного органа. Он вытер мундштук и снова протянул гармошку мальчику. Отто покачал головой, покраснев до кончиков ушей.
– Ну же, сынок, – прошептала мать. Медленно, осторожно, он взял инструмент в руку, внимательно рассмотрел, потом протянул ей.
– Смотри, мам, – на гармошке был выгравирован знакомый логотип Hohner, самая известная немецкая фирма, которая выпускала музыкальные инструменты.
– Попробуй, Отто. Ты хороший парень, – повторил Фредди.
Отто поднес гармошку к губам и сыграл гамму, проверяя звучание нот. Потом попытался выдуть определенные ноты, сжимая губы, как это делал Фредди, и дуя в отдельные отверстия. После нескольких неудачных попыток он сумел проиграть некое подобие мелодии. Мальчишка тотчас вспыхнул, когда оба взрослых зааплодировали его новообретенному мастерству, и протянул гармошку владельцу.
Фредди покачал головой.
– Оставь себе, малыш, – сказал он.
– Нет, нет, нет, – вмешалась Марта, выставив вперед руку.
Но Отто улыбнулся.
– Vielen Dank! – шепотом поблагодарил он по-немецки.
– Не за что. А теперь мне пора, – сказал Фредди. – Завтра в восемь утра. – Он пальцем нарисовал на колене циферблат часов.
Марта кивнула.
– Вы хороший человек, месье Фредди, – сказала она. – Мы вам очень благодарны. Очень-очень!
* * *
Когда англичанин ушел, они допили горячий шоколад, вымакав остатки со стенок кружек – и даже кувшина – корочками хлеба, чтобы не утерять ни капли. Потом умылись все еще теплой водой, вытерли руки лишним одеялом и улеглись каждый на свою койку. Марта потянулась через проход и поцеловала Отто в щеку.
– Теперь спи, сынок, – сказала она. – Завтра нам рано вставать, чтобы успеть на поезд.
Через несколько мгновений он подскочил вверх.
– А знаешь, мама, мне все-таки нравится мистер Фредди. Он не такой, какими я представлял англичан.
– Я согласна, – сказала она. – Он добрый человек, настоящий человек с большой буквы. Далеко не все англичане монстры. Давай с тобой подумаем о будущем, а? Мы найдем твоего брата и поможем ему выздороветь. Со временем и наша страна тоже оправится.
– И больше никаких войн?
– Больше никаких войн.
– Обещаешь?
– Обещаю. А теперь спи.
Она задула свечи и снова легла на свою койку. Когда ее глаза привыкли к полутьме, она смогла разглядеть металлические арки, поддерживающие потрепанную зеленую брезентовую крышу. Она подумала о сотнях, а может, и тысячах тяжело раненных и умирающих солдат, которые, должно быть, тоже рассматривали эту крышу, радовались, что их увозят с поля боя, но, вероятно, мучились от боли и гадали, выживут ли после полученных ран.
