Остальные дротики врезались в стальные пластины на груди и животах и отскочили, не нанеся никакого видимого вреда.
Все «железнобокие» уже стояли с мечами в руках и были готовы к бою. Но хуже того – вперед пробирался шаман, расставив руки так, будто держал в ладонях что-то очень горячее, и эти самые ладони мерцали голубым светом.
Я похолодел! Сейчас моим девкам трындец!
И тогда ударил я. Моя правая рука размахнулась, и белый шар размером с большой апельсин, с треском разрывая воздух и оставляя за собой дымный след вроде инверсионного, что остается после реактивного самолета, метнулся вперед.
Я сам не ожидал того, что произошло потом. Это можно сравнить со взрывом снаряда стомиллиметрового калибра пушки – земля под ногами шамана, в самой гуще собравшихся врагов вздыбилась, поднялась фонтаном, и всех, кто был рядом, подбросило вверх, как если бы и в самом деле сюда ударил артиллерийский снаряд! Шаману оторвало ногу, повисшую на обрывках грязно-красной плоти, и он теперь вяло шевелился, бессмысленно глядя в пространство затухающими глазами. Из оторванной у самого паха культи фонтаном брызгала кровь, заливая лицо лежащего рядом предводителя «железнобоких» багровым потоком.
На ногах остались стоять только трое из чужих, но и те были ошеломлены взрывом и скорее всего даже не понимали, что же такое тут случилось и почему они ничего не слышат. Даже я, находившийся метрах в пятнадцати от места взрыва, слышал все, как сквозь набитую в ушные раковины вату, что же тогда говорить о них?
И тут налетели воительницы. Длинные копья, которые они возили с собой у седла, теперь были у них в руках и врезались острыми, заточенными концами в грудину стоявших на ногах разбойников. Не спасла кольчуга, не спасли стальные пластины – масса загара вместе с массой сидящей на нем воительницы, помноженная на скорость, и… кольчуга была прорвана, как бумажная, и острия оттопырили стальную рубаху с обратной стороны, на спине.
А потом вихрь, град ударов обрушился на шевелящихся, пытающихся встать на ноги «железнобоких»! Шлемы не защищают от ударов по голове тяжелой дубинкой из черного дерева. Шлемы вминались в черепа, и не спасала ни сталь, ни твердая, толстая кость черепов пришельцев, явно более крепких физически, чем люди этого материка.
К чести пришельцев нужно сказать, что как только пятеро из них, в том числе и предводитель, встали на ноги, так тут же попытались оказать сопротивление, встав в кружок и ощетинившись мечами. Но им не дали этого сделать – снова копья и снова разогнавшиеся до скорости автомобиля воительницы на загарах.
Уцелел только один – их главный, предводитель, здоровенный амбал, рычавший и пытавшийся рубануть мечом Герду, гарцевавшую рядом и прицеливавшуюся, как бы ловчее долбануть его по черепу.
Покончил с этим балетом я сам, лично взял дубинку и, подскочив к не успевшему отреагировать захватчику, врезал ему по затылку. Не очень сильно, только чтобы тот потерял сознание.
И только когда все уже закончилось, я позволил себе отвлечься и обратить внимание на пленников. До этого я будто отключил у себя восприятие всего, что не относится к бою.
Это в основном были дети и подростки, примерно от десяти и до шестнадцати лет. Старше я никого не увидел. Их ловко связали по трое в ряд, соорудив на шеях что-то вроде собачьих ошейников, а потом прикрепили друг к другу в своей тройке и к товарищам по несчастью позади себя. Получилось что-то вроде огромной гусеницы, состоявшей из двух сотен человек, не способных ни сопротивляться, ни бежать. Только стонать, плакать и… умирать.
Я прикинул – сделано так, чтобы если кто-то из ребят потерял сознание или просто ослаб – остальные тащат его на себе. А если кто-то умер – всего-то и надо, что обрезать веревку, и мертвец останется на дороге. Практичное зверство. Умелое. Видна долгая практика.
В уши снова ударил плач, и меня будто обдало холодным душем, сердце заледенело, и такая охватила ярость, что хотелось тут же взять этого мерзавца пленника и разрезать на маленькие кусочки! Только резать медленно, потихоньку, чтобы умирал долго, трудно, мучительно!
– Собирайте снаряжение! – приказал я и тут же опомнился. – Раненые, убитые есть?
Как ни странно – ни раненых, ни убитых не было. Хотя нет, двое воительниц получили ушибы, когда вылетели из седел, не справившись с загарами. Те взбесились, когда я сработал как артиллерийское орудие. Но похоже, что переломов не было, так что я оставил лечение «на потом», нужно было заниматься детьми.
И тут же в голову ударила мысль: а что делать с освобожденными? Куда их девать? И тут же принял решение: вначале дойти до сожженной деревни, посмотреть, что там делается, ну а потом уже и решать, что и как.
Около часа ушло на то, чтобы освободить пленников – снять путы, разрезать веревки. Потом детей отпаивали водой (они едва не умирали от жажды), строили на дороге, чтобы отвести назад, а тех, кто ослабел и с трудом мог идти (или вообще не мог), – сажали на загаров.
Всю броню и оружие с убитых собрали. Мечи и кинжалы тут же нацепили на пояса (Герда сама распределяла оружие – на всех не хватило. Чтобы не было обид – отдала самым сильным бойцам). Броню пока что надевать не стали – ее нужно было вычистить от крови, а еще – как-то исхитриться заштопать прорехи, возникшие после удара копьем.
Пленника раздели до полотняных штанов, сняв с него и рубаху. Ее отдали девчонке лет двенадцати, которая шла вообще голышом – на ней не было ничего, даже рубахи. Ее изнасиловали, а потом втолкнули в общий строй. Ее и еще семерых, таких же, как она, жертв насилия мне пришлось лечить на месте – они бы просто не дошли до деревни… их практически порвали.
Предводитель «железнобоких» на вопросы ничего не отвечал, только рычал, пускал пену и вращал глазами, как припадочный. То ли придуривался, то ли на самом деле загонял себя в боевой транс – по-большому счету, мне это без разницы. Главное, чтобы шел.
Идти он тоже отказывался, тогда я просто приказал привязать его на веревку к загару Герды и сообщил сраному берсерку, что даже если он сотрется до самого члена – останутся его тупая голова и не менее тупая задница, – а умереть я ему не дам. Потому что я шаман-лекарь. И он будет тащиться по земле и мучиться столько, сколько я пожелаю. Или же идет своими ногами – туда, куда я прикажу. А там посмотрим, что с ним делать.
Зверюга посмотрел исподлобья, будто оценивая степень моей готовности, а потом попытался ударить меня ногой – довольно-таки быстро, ловко и со знанием дела. Я поймал его ногу, свалил гада на землю и без всяких там особых палаческих изысков просто сломал у него два пальца на ноге. Вначале хотел оторвать, но передумал – мараться, потом руки мыть, да и лечить его не хотелось. А и так неплохо поболит. Потом приказал Герде трогаться и через несколько секунд уже наблюдал за тем, как камни и дорожные кочки оставляют на чудовищно мускулистом теле зверины сочащиеся кровью царапины. Так что вскорости пришлось негодяю вскочить на ноги и шагать следом за неспешно шествующим загаром.
Шли мы медленно, дети быстро идти не умеют, да и сил у них на это не было. К самому концу похода пришлось насажать на загаров всю мелкоту, которая совсем выбилась из сил, и я с тоской и злобой подумал о том, что больше половины пленников точно не добралось бы до места назначения. Какого места назначения? Этого я пока не знаю, но очень рассчитываю узнать от того, кто сейчас вышагивает по дороге, сверля окружающих ненавидящим взглядом из узко поставленных маленьких глаз.
