Александр резко обернулся.
– В каком смысле «пропала»? – спросил он напряженно. – Что случилось?
Грейс коротко рассказала о мамином исчезновении, стараясь как можно меньше вкладывать в свой рассказ эмоций. Ей впервые за долгое время так много пришлось говорить о своей беде постороннему человеку, но она не могла не признать, что это было даже приятно. Как будто ты, наконец, выбрасываешь из холодильника протухшую еду. Александр оказался отличным слушателем. Даже то, что ему время от времени приходилось отвлекаться на собаку, не сбивало – он был весь внимание.
Когда Грейс закончила, они некоторое время шли вдоль белого забора молча. Потом остановились, не сговариваясь, давая Голоду пометить рядом с чьей-то лужайкой. Грейс отметила, что у Александра нет при себе пакета и совка, но решила никак это не комментировать. Может, здесь так принято – они с Лорой никогда не держали собаку.
Александр взъерошил свои косички. Очень мужской, очень растерянный жест:
– Вот это история, – наконец сказал он. – Ты, значит, понятия не имеешь, куда могла подеваться из самолета твоя мать? Извини-извини, глупый вопрос, ты это уже несколько раз повторила. Так ты теперь живешь с теткой… Ладите?
Об этом Грейс могла бы много порассказать. Но сказала только:
– Не особо.
– А мы здесь живем, – Александр указал на дом за белым штакетником. Дорожку к нему замело снегом, белые шапки громоздились и на клумбах. На входной двери весело мигал огоньками рождественский венок.
– Зайдешь? – предложил Александр, свистом подзывая пса.
– А твои родители не будут против?
– Я живу только с отцом. Вот увидишь, он не станет возражать.
Когда Грейс жила с мамой, двери их квартирки всегда были открыты: все время приходили то ее ученики, то френды, то какие-то знакомые из других городов, заехавшие на денек-другой. Дом всегда был полон людей. Но Грейс знала, что не у всех так заведено. Впрочем, Александр показался ей общительным и гостеприимным. Может, и отец такой же…
Голод забежал первым и процокал когтями в глубь дома. Грейс думала, что Александр остановится, чтобы вымыть ему лапы, но он не стал. Просто зажег в холле свет и снял куртку, оставшись в светло-серой футболке-поло.
Дом, как показалось Грейс, совершенно не подходил под определение холостяцкого жилья. Нежно-розового цвета обои в мелкий цветочек, уютные светильники с абажурами, коврики в деревенском стиле, на которых Голод оставил грязные следы… Трудно было поверить, что дом так обставили двое мужчин. Интересно, где мать Александра? Развелась и уехала, оставив ребенка с мужем, или с ней что-то случилось?
При электрическом свете Грейс смогла наконец хорошо рассмотреть своего нового знакомого. Как ей и показалось на улице, он был выше ее, но его роста все равно не хватало, чтобы называться по-настоящему высоким. При этом фигура у парня была подтянутая, как у спортсмена, только не у тяжелоатлета, а скорее гимнаста или бегуна.
Косички на голове были мелкими и тонкими, часть из них Александр заплел в свободную косу. Такая прическа давно вышла из моды, но ему на удивление шло – он напоминал викинга, как их показывают в кино.
Руки Александра легли ей на плечи, и в первую секунду Грейс дернулась, не ожидая такого быстрого сближения. Парень понимающе убрал руки и, только когда Грейс снова повернулась к нему спиной, помог ей снять куртку и повесил ее на крючок.
Смартфон мигнул и коротко завибрировал – пришло сообщение через мессенджер. Томас. Боже, у Грейс с этой свистопляской напрочь из головы вылетело, что они должны были встретиться.
«Видел новости. Даже не думал, что ты придешь, так что все ок. Если захочется кому-нибудь рассказать про кровищу за чашкой латте, я в твоем распоряжении».
– Эй, это ты? Почему так долго?
В холле появился отец Александра, и Грейс почувствовала, как у нее загорелось лицо, таким он был красивым. На его фоне сын выглядел жалким карликом, а она сама – помесью Квазимодо и спаниеля.
– Знакомься, это мой отец, Гидеон, – сухо произнес Александр. – Папа, это Грейс, внучка миссис Берг.
– О, – сказал Гидеон и расплылся в улыбке. Его лицо будто осветилось изнутри странным, иномирным сиянием. Эта красота затапливала, сбивала дыхание. Приблизившись, он взял руку Грейс в свою и поцеловал, едва коснувшись губами кожи.
Поцелуй был невинным, но Гидеон поднял взгляд, и тот был совсем не невинным. Его глаза обещали все, на что только хватит твоей убогой фантазии, и еще немного больше. От его кожи шел сладковато-мускатный запах, от которого голова сразу закружилась. Гидеон что-то спросил – Грейс увидела, как двигаются его губы, но вопроса не расслышала.
И тут что-то толкнуло ее под коленки так, что девушка чуть не упала.
– Голод, тупая псина! – возмутился Гидеон, отмахиваясь от слюнявых ласк пса. – Почему от него так воняет, он опять валялся на тухлятине?!
– Если и так, я не заметил, – равнодушно пожал плечами Александр.
– Простите, – опомнилась Грейс, следуя за Гидеоном в гостиную. – Вы что-то сказали, я не расслышала.
– Кто такая миссис Берг? – как ни в чем не бывало переспросил Гидеон.
– Марджори, – подсказал Александр. Когда Гидеон на них не смотрел, он очень красноречиво скорчил рожу и закатил глаза – такой обычный жест для подростка, что Грейс хихикнула.
– О, старушка Марджори! – обрадовался Гидеон. – Как там она?
Повисла неловкая пауза. Грейс нахмурилась. В лице ее собеседника не было ни намека на злую шутку – только чистое любопытство.
– Умерла, – терпеливо пояснил сын. – А мы с тобой были у нее на…
– На свадьбе! – радостно закончил Гидеон.
– На похоронах, – поправил Александр и повернулся к Грейс: – Будешь пиццу? Тогда пойдем со мной.
Грейс только кивнула и пошла за Александром на кухню. На столе стояли три квадратных коробки, от которых пахло жареным сыром, – должно быть, пиццу только что привезли. Александр достал тарелки и составил их на поднос. Не оборачиваясь, произнес:
– Извини за отца. Он иногда выпивает и тогда начинает путать людей, события… Вроде ничего страшного, но ужасно достает. Вечно приходится краснеть за него.
Не то чтобы Грейс хотела это узнать, но Александр поделился с ней чем-то важным – может, потому что в этом крошечном городке не так много парней его возраста, а может, сработал синдром попутчика. Она уедет, и, скорее всего, они больше никогда не увидятся. Так что ей хотелось его поддержать.
– Могу себе представить, – сказала она. – Мы с теткой тоже не ладим.
– А с мамой ладила? – неожиданно спросил Александр. – До ее исчезновения? Прости, что спрашиваю, не мое дело.
Грейс улыбнулась. Люди вели себя с ней так, как будто у нее неизлечимая болезнь и никому лишний раз не хочется об этом напоминать, чтобы не растравить душу. Проблема заключалась в том, что ты сама ни на минуту, ни на мгновение не забываешь об этой хвори. И в глубине души радуешься возможности поговорить с кем-то.
