– Ты с ума сошел! – закричал Гали. – Что будет со мной, если меня поймают?
– Бывают вещи и похуже смерти, приятель. – Калорт страшно ощерился. – У меня есть один старый пергамент, он тебе об этом напомнит. Делай что велено или получишь сполна!
– А если сделаю – ты мне его вернешь? – спросил Гали дрожащим голосом.
– Сначала исполни… а там разберемся, – бросил Калорт, уже направляясь к двери.
В Гали словно бес вселился. Если он убьет Берту – ему и самому не жить. Никто в Барселоне его не спасет, а Калорт и Дрого де Борр, разумеется, и пальцем не пошевелят. Церковь обречет на проклятие его душу, в суде запытают, а потом подвесят изувеченное тело на городской башне. Ослепнув от ярости, он выхватил у своей подружки старый нож и набросился на Калорта. Первый удар Гали нанес в спину, а потом продолжал кромсать упавшего, пока Бальдия не повисла на нем, визжа и подвывая.
– Что ты наделал! О господи… – причитала женщина. – Его люди нас убьют!
Гали был весь в крови и тяжело отдувался. Он разодрал одежды на мертвеце, схватил его деньги, а с ними и старый сморщенный пергамент. Он быстро сунул его в руку Бальдии. Времени у них не оставалось, люди Калорта могли нагрянуть в любую минуту.
– Сожги его, скорее! И прибери тут все! Я выкопаю яму и спрячу труп. – Заметив, что Бальдия застыла на месте, Гали залепил ей оплеуху. – Шевелись, курва!
Ошарашенная женщина подошла к единственному сальному огарку, который горел у нее в доме. Повернувшись спиной, она спрятала пергамент у себя на груди. Гали лишил ее куска хлеба, она ведь не сможет работать с мертвецом под ногами. Бальдия на своем веку повидала много таких ребят. Если Гали готов убить за кусок тертой кожи, значит он ей еще пригодится – когда однажды ей что-то потребуется от своего дружка.
Мужчины вроде Гали повсюду вокруг себя сеяли несчастье.
Часть пятая
Кузница
877 год
В эти два года все шло не так, как рассчитывал Карл Лысый. Он был коронован по воле Иоанна Восьмого, но акт подписали всего десять итальянских патрициев. Не имея почти никакой поддержки со стороны итальянской знати, император нес на своих плечах защиту Папской области, управление Францией и Италией, угрозу расторжения союза, исходящую от непокорного сына, короля Аквитании, и конфликт со сводным братом Людовиком Немецким, считавшим, что Карл не имеет никаких прав на императорскую диадему.
Карл начал с того, что при поддержке папы собрал совет и заручился верностью итальянских и французских епископов. Напряженность в отношениях с Людовиком не улеглась, и только дипломатические ходы уберегли королевство от катастрофы. Иоанн Восьмой вынашивал идею возродить целостность империи, подчиненной Церкви, и с этой целью направил во Францию апостольского викария, наделенного всею полнотой полномочий. Ансегиз, епископ Санса, завладел доверием Карла Лысого, оттеснив от короля Гинкмара из Реймса.
Ансегиз задумал создать великий союз королей раздробленной империи Каролингов, и Карл направил посольство к Людовику Немецкому. Но в тот же самый день, 28 августа 876 года, пришла весть о кончине Людовика. Карл, ослепленный собственным властолюбием и подстрекаемый Ришильдой, вторгся в пределы Германии, желая занять легендарный Ахен, символ императорского трона, и дошел до Майнца, чтобы завоевать левый берег Рейна. Карл был уже на пороге своей главной мечты – владения всей территорией, принадлежавшей когда-то Карлу Великому, однако его племянник Людовик Младший собрался с силами быстрее, чем ожидалось, и перекрыл франкской армии путь.
Вероломный поступок Карла исключал дипломатическое решение конфликта. Людовик воевал на своей земле, среди верных ему людей, и 8 октября армии сошлись близ города Андернаха. Карл Лысый потерпел крупнейшее в своей жизни поражение, и тогда же в его груди началось ужасное колотье. Опозоренный и больной император бежал в Льеж, где боли только усилились. Пришедшие в город дурные вести тоже сказались на состоянии монарха: норманны поднимались вверх по Сене на шести больших кораблях, а в Италии сарацины при поддержке мятежной знати вторгались в пределы Папской области.
Бозон, королевский шурин, к тому времени уже сделавшийся герцогом Лионским и Прованским, устроил так, что Карл назначил его вице-королем Италии; его влияние еще больше возросло в 876 году после женитьбы на Эрменгарде, единственной дочери покойного императора Людовика. Он должен был оборонять свои новые владения, но оправдывал свое небрежение нехваткой войск. Ришильда, как могла, отводила глаза своему супругу, и он не видел, что Бозон руководствуется только собственной выгодой, и не было рядом Гинкмара из Реймса, всегда готового сказать правду.
Испанская марка жила в напряженном ожидании, в то время как королевство, границу которого она оберегала, все больше кренилось – непонятно, в какую сторону.
58
Льеж, март
«Божественное Величество избрало его среди всех прочих, дабы возвысить до горних вершин, дабы он всечасно защищал Христову Церковь… оберегая ее от нападок язычников».
Когда апостольский викарий Ансегиз дочитал до конца утомительное послание папы Иоанна Восьмого, император Карл почувствовал в груди очередной укол, точно от кинжала, и крепче вцепился в толстое одеяло из медвежьей шкуры. Святой Престол требовал помощи, не принимая во внимание ни его здоровье, ни потерю значительной части войска после поражения, которое несколько месяцев назад нанес ему Людовик Третий, сын Людовика Немецкого.
– Пришли уже десятки писем с тем же самым требованием, – просипел Карл после долгого приступа кашля. – Папе известно, что я не в том состоянии, чтобы покидать Галлию!
Ришильда, сидевшая возле мужнина ложа, поднесла к его губам чашку дымящегося настоя. Папа Иоанн Восьмой писал и ей, просил повлиять на супруга. А Ришильду беспокоило здоровье Карла. Если он умрет, это будет крах всех ее планов. Два года назад в Риме епископы отказались короновать ее императрицей, и Ришильду до сих пор передергивало, когда она вспоминала о пережитом унижении. Дела ее не терпели отлагательства, и она нуждалась в своем ослабевшем муже. С грустной улыбкой Ришильда шепнула:
– И все-таки сейчас решается, останетесь ли вы избранным императором…
Карл сжал зубы, борясь с нестерпимой болью. По временам мысль о смерти приносила ему утешение. Королю было пятьдесят четыре года, за спиной лежала жизнь, полная тревоги, борьбы, разочарований и странствий. Мало уже осталось от человека, который сумел завоевать сначала корону Франции, а потом и императорскую диадему.
Но не только тело сотрясалось от пронзительной боли, засевшей в его легких; душа монарха погрузилась в болото горя и неудач. Все достигнутое им за жизнь, казалось, вот-вот утечет сквозь пальцы.
В дальнем углу зала Бозон, широкоплечий герой в вышитой тунике, беседовал с Бернатом из Готии и двумя папскими легатами – глазами и ушами понтифика при дворе. Герцог посмотрел на сестру и слегка склонил голову.
