80
Изембард вздрогнул, услышав бой колоколов нового собора, – этот гул возвещал о коронации нового графа Барселонского. Рыцарь приехал в город накануне, ведь на ассамблее в Труа он дал обещание Гифре Уржельскому.
Изембард выглянул из окна того самого дома, где когда-то проживала его супруга. Он видел базилику Святого Креста и Святой Эулалии, омытую рыжеватым светом осеннего солнца. Капитан глубоко вздохнул: этот настойчивый призыв принес ему далекое воспоминание о Санта-Афре, когда ему с сестрой, заслышав колокол, приходилось бросать все свои дела и спешить к молитве. Сердце Изембарда заволокло печалью, но сейчас было не время растравлять раны, которым не суждено зарубцеваться.
Толпы горожан выходили на площадь, оставляя для Гифре Волосатого только узкий коридор, дорожку к новому храму. Перед графским дворцом собирались гвардейцы, чиновники и члены аристократических семейств в самых лучших нарядах.
Изембард увидел Ориоля. Он был без кольчуги и без меча, в элегантной коричневой тунике и темном плаще, но солдаты приветствовали его по-воински и с глубоким уважением. Вместе с Ориолем на площадь шествовала и Элизия – в платье из голубого льна и плотном шерстяном плаще. Следом за ними двигалась группа мужчин, женщин и детей – все они работали в «Миракле». У Изембарда заныло в груди. Элизия наконец-то сделалась хозяйкой своей жизни, от нее исходили волны спокойствия. Женщина заметила его в окне и приветливо улыбнулась. А затем подняла руку вверх и пошевелила пальцами. Она выздоровела! Изембард тоже улыбнулся и кивнул в ответ; они смотрели друг на друга целую вечность. Никто из двоих не забудет ничего, что происходило с того самого дня, когда они встретились в Жироне, в Оньярских воротах. Каждый поцелуй, каждое прикосновение промелькнули в этом взгляде, но они больше никогда не перейдут запретную границу. Все, что кипит в их сердцах, так и будет кипеть, пока время не остудит угли. Так между ними было решено, и Господь тихо благословил это решение.
Элизия опустила голову, и на лице ее была написана благодарность. Она пошла дальше, бок о бок с Ориолем.
– Муж мой, нам пора! – позвала Берта из глубины комнаты.
Изембард обернулся к ней с улыбкой, скрывая все, что чувствовал минуту назад. Облик Берты привел его в восторг. Две рабыни помогли ей подготовиться к празднику, и молодая мать была неотразима в своей алой накидке и белом чепце с серебристыми кружевами. Берта перешагнула порог девической наивности, но супруга своего она простила и была готова вместе с ним возвеличивать династию Тенеса и Орлеана. К его положению капитана славной scara добавлялось ее знание двора и благородных домов – необходимое качество, чтобы бороться за место в этой опасной чаще.
– Моя госпожа! – бодро воскликнул Изембард.
Рыцарь потуже затянул пояс, и супруги рука об руку спустились на улицу. На переполненной площади к ним пробрался Айрадо и другие хранители границы. Молодой воин щеголял повязкой на раненой голове. Взаимоотношения с сарацинами сделались более напряженными, когда к власти пришел граф, намеренный заселить ничейную землю. Айрадо получил свою рану в жестокой стычке. И противостоянию христиан с сарацинами уготована еще долгая история.
Когда Гифре Уржельский появился под аркой графского дворца, площадь огласилась восторженными криками. Граф облачился в парадную черную тунику с пластинами чеканного металла и перепоясался мечом. Следом за Гифре вышла и его супруга, Гинидильда из Ампурьяса, и накидка из бирюзового шелка не скрывала ее беременности.
Спустя два месяца после назначения в Труа сын Сунифреда и внук Белло из Каркассона будет коронован графом Барселонским, а его наследники получат право занимать эту должность без предварительного королевского одобрения. Многие горожане плакали от счастья, но были и такие, кто продолжал недоверчиво хмуриться: ведь в Испанской марке нет ничего постоянного.
Вслед за графской четой появились братья и сестры Гифре и их мать Эрмезенда, гордая за сына, но все же немного печальная. Гифре поискал взглядом Изембарда, и тот подошел ближе.
– Вот все и свершилось, граф, но знайте, что это лишь только начало.
– Да благословит Господь такое начало, которым я обязан тебе, Изембард, – тебе и другим…
Мужчины улыбнулись, покосившись в сторону портика нового собора, на элегантную арку из черного и белого мрамора. Храм получился таким же необыкновенным, как и его создатель.
Базилика Святого Креста и Святой Эулалии трепетала от важности исторического момента, как будто ее выстроили именно для этой коронации, однако камни ее принадлежали гораздо более древней истории. Собор воздвигли в те десятилетия, когда сама Барселона могла оказаться преданной разрушению и забвению, подобно другим городам Марки. Строительство прерывалось на долгие годы, потом наступали периоды лихорадочной активности, однако теперь работа завершена и весь город гордился содеянным. В основании базилики дремал величественный Барсино, но звон колоколов возвещал, что и Барселона, пускай не такая богатая и многолюдная, по-прежнему стоит на своем месте и движется к своему первому тысячелетию.
Собор, подготовленный к важной церемонии, был переполнен прихожанами. Помимо необыкновенных фресок и резных капителей в этот день особого внимания заслуживали ряды арок, специально украшенные золотистыми и красными полотнищами.
Когда двери распахнулись навстречу графу, солнечный свет озарил центральный неф до самого пресвитерия; в его лучах заблистали жемчуга на шелковой ризе епископа Фродоина, которая своим великолепием не уступала одеяниям самого папы. В митре на голове и с посохом в руке священник ожидал графа, стоя на той самой древней плите, свидетельнице его отчаяния и бессонниц, – эту плиту Фродоин повелел не сдвигать с места. Песнопение хора эхом отозвалось под сводами, собор окутался клубами ладана.
Горожане заняли места в соответствии со знатностью рода и положением в обществе. Патриции стояли возле пресвитерия, за ними расположились свободные граждане, а еще дальше – сервы. Сотни взглядов благодарили епископа за упорство, подарившее Барселоне собор, который простоит долгие столетия. Фродоин искал в толпе знакомые лица. Среди первых людей города находилась надменная аристократка Года, как всегда одетая в черное, а рядом с ней – ее дочь Арженсия и Эрмемир. Возле пресвитерия нашлось место и для капитана Изембарда с супругой, и для Рыцарей Марки – представителей рассеянного по графству дворянства. Чуть позади, рядом с одной из колонн, священник увидел Элизию с Ориолем. Он собирался обвенчать их в самое ближайшее время и был несказанно рад предстоящей свадьбе. Фродоин узнал еще нескольких из своих самых первых колонов, и сердце его наполнилось признательностью. Вместе со своими fideles он возрастал как человек и как епископ последнего города на краю империи.
Граф с графиней принесли цветы и свечи в confessio Святой Эулалии, а потом заняли место на возвышении рядом с каменным алтарем. И тогда начали служить мессу – с той торжественностью, какой всегда добивался Сервусдеи. Богослужение длилось несколько часов – такого в Барселоне никогда не бывало. И вот настал самый главный момент: хор возвысил голоса, епископ поднял железную корону графства, предъявил ее барселонцам и медленно возложил на чело Гифре. Храм сотрясался от криков и рукоплесканий, а по щеке прелата покатилась счастливая слеза. Вот он, Фродоин, епископ Барселонский, и этой коронацией он наконец исполнил непреложную волю Господа.
