23
На двадцатое марта, день святого Бенедикта, было назначено торжественное бдение в базилике Санта-Крус, но и в церкви Святых Жуста и Пастора тоже готовились к празднику. После полудня в город на своей повозке въехал hispanus Тирс. Это был старый священник родом из Кордовы, самый авторитетный сторонник мосарабского ритуала и настоящий кошмар для Фродоина. Тирс был близким другом Гисанда, поэтому, когда до него дошли вести, он поехал к отшельникам в Бенвьюр. Несмотря на возражения монахов, он согласился спрятать Изембарда в повозке под дорожным тряпьем. В Барселоне Тирса почитали все, включая и стражников, так что груз его, как и всегда, не стали подвергать досмотру. Молодой Тенес до темноты спрятался в храме Святых Жуста и Пастора.
Изембард тосковал по своим погибшим учителям и не знал, как ему поступить. После четырех лет усилий все, за что он боролся, пошло прахом. Он снова был сервом, который убежал из обители Санта-Афра, ничего не имея за душой.
Город тонул в болоте ненависти, и чувство поражения грызло юношу изнутри. Гисанд из Барселоны просил его отыскать Беллонидов, которые пропали шестнадцать лет назад. Одинокий, преследуемый Дрого, неспособный выполнить поручение лесного рыцаря, он принял решение уйти из Марки и от отчаяния вообразил, что Элизия к нему присоединится. У него оставалась только любовь, поэтому он и осмелился проникнуть в город.
Тишина и полумрак церкви остудили его пыл. Сидя в темном углу, беглец наблюдал за Тирсом. Hispanus, которому было почти шестьдесят лет, сохранил и жизненную силу, и влияние в церковных кругах. Он колесил по графству, воодушевлял священников и объяснял им значение литургии по обряду их общих предков. Эта подвижническая деятельность приводила в ярость Фродоина, который однажды даже бросил пастыря в тюрьму епископского дворца, но вынужден был освободить уже через несколько часов, уступив негодующей толпе. Большинство прихожан в Барселоне придерживались старого ритуала.
Изембард не знал, как относиться к этому конфликту, который начался еще несколько десятилетий назад. В Санта-Афре монахи были франки, с мосарабской литургией он познакомился у бенвьюрских отшельников.
Прагматичный Гисанд считал, что приверженцев мосарабского ритуала обвиняют в ереси несправедливо: это интрига франкской Церкви, желающей заручиться поддержкой папы. В графствах Испанской марки и в других христианских государствах полуострова следовали традиции архиепископства Толедского, которое находилось в исламских землях.
К вечерне скудно освещенная церковь Святых Жуста и Пастора наполнилась прихожанами. Хор из девяти клириков встал рядом с пресвитерием, Тирс в праздничных одеждах вступил в храм вместе с диаконами и другими священнослужителями. Изембард был заворожен ярким обрядом, который, в отличие от римского, удерживал внимание собравшихся на всем протяжении службы: в песнопениях звучали арабские мотивы, а молитвы требовали ответов прихожан. Служба представляла собой активный диалог с божеством – каждый гимн заканчивался простым вопросом. Порядок их тоже был другим: сначала шло приветствие мира, затем офферторий. Тирс разделил освященный хлеб на девять частей, символизировавших страсти Христовы, тогда как настоятель Санта-Афры преломлял хлеб напополам. На алтаре лежали два толстых требника, к ним были прилажены деревянные крышки с драгоценными камнями – ведь служили каждый день по-разному, подчиняясь годовому литургическому распорядку. Сейчас шел Великий пост, поэтому читали из Пятикнижия. Только в конце службы Тирс обратился к прихожанам с призывом дать отпор бесчинствам виконта Дрого, который, при попустительстве другого франка, епископа Фродоина, топит город в крови, – именно так выразился Тирс. Господу угодно, чтобы Барселона простояла еще восемьсот лет, но это будет зависеть от ее жителей, от ее души.
С наступлением ночи Изембард покинул маленькую церковь, успокоившись душой, обогатившись несколькими часами мирных размышлений в полутьме. Но последние слова священника сильно его встревожили. Юноша знал, что Тирс обращался к нему, но он совершенно запутался и не видел другого выхода, кроме как покинуть Марку. Он перелез через каменную изгородь «Миракля» и оказался в саду. За деревьями он заметил развалившийся загон для скота и пустой свинарник.
Из дома не доносилось ни звука, от этого становилось тревожно. Изембард спрятался за колодец, когда из кухни кто-то вышел. Это оказался Гальдерик. У мальчика был унылый вид, он лениво подбирал разбросанные по земле поленья. Изембард увидел, как вырос и повзрослел сын Жоана, ему захотелось обнять паренька. Наблюдая за ним, Изембард не заметил появления Гали. Тот подошел, как только Гальдерик занес дрова в дом.
– Так и знал, что ты сюда заявишься. И Дрого знает, что ты не погиб, – зашипел он с нескрываемой злобой. – Что тебе еще от нее нужно, Изембард? Мало она из-за тебя страдала?
– Это ведь ты шпионишь на Дрого, – отозвался Изембард, не выходя из тени.
– Я и сейчас могу позвать его людей…
– Сделай хоть шаг – и ты умрешь. Вообще-то, я и так собирался тебя убить.
У Гали оборвалось дыхание. В голосе Изембарда слышалась ненависть, а не пустая угроза. Но Гали решил сыграть на слабости влюбленного юнца.
– Ты мечтаешь о моей жене, это читается в твоем взгляде, но место ее здесь. Что ты можешь ей предложить? Жизнь в бегах? Прелюбодейка и враг будущего графа Барселонского! – презрительно возгласил он. – Элизия выросла в таверне, она не привыкла к голодной жизни без крова над головой. Зато она умеет выбираться из трудных ситуаций, мы и теперь найдем выход.
Решимость Изембарда слабела с каждой фразой. А Гали продолжал:
– Оставь ее, и ты подаришь ей хорошую жизнь. Она нарожает детей, и они будут улыбаться ее улыбкой, не будут знать лишений и босоногого детства. Им не придется стыдиться своего отца, и мир даст им больше света. Ты принесешь им только тьму.
Изембард мог бы заставить Гали подавиться этими словами, но, когда тот юркнул в дом, не стал его преследовать. Потому что это была правда. Ему нечего предложить Элизии, только неуверенность и нищету. Никакая любовь не сможет вечно бороться с такими врагами. Они с сестрой расплачивались за деяния их отца; он не станет повторять его путь. Изембард, понурившись, возвращался к изгороди. В груди его пульсировала бессильная ярость.
Элизия видела, что Гали вернулся из сада побледневшим.
– Что такое?
– Ничего. Послышалось что-то, но это был просто ветер.
Жена не приняла его слов на веру. Гали был как будто не в себе и быстро ушел в город. Через мгновение Элизия была уже в саду и вглядывалась в темноту. Ей показалось, что в темноте мелькнула чья-то тень. Элизия подошла к колодцу, и тогда ее сердце забилось чаще. Хозяйка таверны обладала прекрасным обонянием. Она помнила, что вот так – выделанной кожей и металлом – пахло от Изембарда, когда он обнимал ее в монастырском сарае. Девушка не могла ошибиться, и в груди ее сладко заныло.
– Изембард…
Она подбежала к каменной изгороди, но там никого не было. Возможно, ей только показалось? И все-таки Элизия чувствовала, что он жив, он был здесь, и этого ощущения ей хватило, чтобы после долгих дней умирания вновь вернуться к жизни. Элизия даже представила, о чем могли говорить ее любимый с ее мужем. Изембарда разыскивают, и он вынужден бежать. Теперь дорога в знатные сеньоры для него закрыта. Он стал таким же, как она, и быть может, поэтому он и вернулся, вернулся за ней. Элизии внезапно стало ясно: она хочет уйти с ним, оставить все позади и забыть про Гали. Хозяйка выбежала из разгромленной таверны и окинула взглядом площадь, но там не было ничего, кроме черноты и безмолвия. А потом появился Гали и с ним наемники Дрого. Наградив женщину презрительными взглядами, они разделились, чтобы искать беглеца на темных улицах. Ее муж снова выступил доносчиком. Изембарду нужно скрыться, нужно спасать свою жизнь – вот первое, о чем она подумала.
