Недоставало еще полукруглой апсиды пресвитерия: вход в нее будет в виде подковообразной арки, а внутренний орнамент – в стиле Реймсского собора. Еще предстояло снести часть маленькой базилики, которой до сих пор пользовались, хотя она оказалась уже под сводами, но Фродоин верил, что завершит строительство через несколько лет, и уже распорядился отлить золотую чашу для торжественного освящения собора. В последнее время епископ создавал новые приходы, занимался делами церковной школы и выступал в церковном трибунале в качестве судьи. Он держал в узде свою боль и стыд, исполняя долг с твердостью и прилежанием. В тридцать три года епископ обрел умение увлекать людей и научился принимать решения – вот что говорил Сервусдеи в тех редких случаях, когда награждал его похвалой.
Ввиду постоянных отлучек Берната, предпочитавшего находиться в своих владениях по ту сторону Пиренеев, влияние Фродоина в городе возросло, к нему прислушивался даже новый виконт Асториус, сребролюбивый франк, походивший на тень Берната, – его страсть к взиманию налогов замедляла развитие города.
Барселона, в том числе и благодаря епископу, наслаждалась уже почти десятью годами мира, и это было хорошо заметно по расширению сельскохозяйственных угодий и появлению новых домов. Однако за периметром стен оставалось все то же запустение и никто не оборонял границы – графа это мало интересовало. Люди жили в спокойствии, но с ощущением, что в любой момент все снова может рухнуть, как случалось множество раз за последние семьдесят лет.
Ориоль дожидался епископа, держа под уздцы коня. Фродоин в сопровождении Дуравита, Итало и Николаса выехал через ворота Регомир и поскакал по пляжу в сторону порта. Завидев епископа, крестьяне и сервы преклоняли колени. Все знали: этот священник заботится о своей епархии.
Сердце всадника забилось чаще, когда он увидел Году на мостках заново отстроенной пристани, среди корзин, наполненных соляными булыжниками. Года оживленно спорила с двумя купцами. Епископ и восхищался ею, и тосковал по прошлому: он видел уже не ту высокомерную даму, что, смиряя себя, жила с Нантигисом, – эта Года вела себя как пройдошливый купец из Византии или Кордовы.
Работники разгружали галеру, доставившую в Барселону ткань и специи. Торговля солью дала первый робкий толчок развитию рынка; целые семьи в Барселоне отложили мотыги, чтобы вернуться к ремеслам своих отцов и дедов.
В ту жестокую ночь, проведенную с Бернатом, Года из Барселоны сумела вернуть себе положение городской аристократки и теперь копила богатства в виде серебряных монет и кувшинов с вином и маслом, но до сих пор жила вдовой и оставляла без внимания предложения самых влиятельных семейств. Она жила ради того, чтобы помогать городу соляной торговлей, и ради своей дочери Арженсии, которой уже было почти четырнадцать лет; загадочная красота матери перешла и к ней.
В силу высокого положения, которое занимали в городе и Фродоин, и Года, они часто встречались на религиозных празднествах, на пиршествах и официальных церемониях. Оба вели себя сдержанно и корректно, но от попыток сближения Года ускользала. Была единственная встреча один на один, в древней крипте, по просьбе Годы. И случилась она вскоре после возвращения капитана Ориоля из отдаленной монашеской обители под названием Санта-Мариа-де-Риполь. Фродоин хотел сообщить Годе о найденных Беллонидах.
Года повела себя жестко: поскольку епископ однажды поставил свои притязания на власть выше своей любви, теперь он должен поклясться перед древними могилами, что их охлаждение не изменит общих планов: посадить гота на графский престол в Барселоне и в других графствах Марки. Не было ни ласк, ни теплых улыбок – только хмурые лица и взгляды, исполненные боли. А потом время стерло и упреки, и злобу. Осталась только горечь воспоминаний и общая мечта, которую они держали в тайне, оберегая ото всех. Между ними все было кончено.
Хотя в городе шушукались, что прощение Годе принесла страстная ночь, проведенная с графом, сама она ничего не рассказывала. Только Элизии она без единой слезинки открыла, что доверенным сервам пришлось раздевать свою госпожу, заживлять ее раны и отметины. Бернат, пьяный и обезумевший от похоти, овладевал ею жестоко, проникая даже и с неблагородной стороны. Войдя в раж во время совокупления, граф бил ее и кусал, а в последний раз ей пришлось заглотить его семя – как знак окончательной покорности, и лишь потом граф передал ей дочь и ключи от дворца.
Сам Фродоин не отваживался задавать вопросы. Ему не нужно было знать подробности, чтобы ненавидеть Берната почти так же, как ненавидел он себя самого. Привилегированное положение епископа не могло заполнить пустоту, которую он ощущал внутри, и не могло разрушить ледяную стену меж ним и Годой.
Однако, как было условлено, их союз, заключенный во имя Барселоны, не распался, и Фродоин договорился о выплатах пошлины за соль с чиновниками Барселоны и Уржеля – соляная гора стояла на границе этих графств. Благодаря влиянию епископа и в обмен на некоторые льготы номинальные владельцы земли признали право разрабатывать гору в Кардоне за Годой и несколькими семьями из порта. Белый минерал вывозили по старым соляным маршрутам, известным еще с римских времен: и за Пиренеи, и в порт через Карденер и Льобрегат, а оттуда и в далекие земли.
Копи находились во владении Альбарика, его братьев и других семей, уже переселившихся поближе к горе. Года между тем занималась воспитанием Эрмемира – мальчишки, который нашел гору в их первое путешествие; теперь это был разбитной шестнадцатилетний молодец, уже не голошмыга, а щеголь в рубашке и куртке добротного сукна.
Дела шли хорошо благодаря неутомимости рыбаков и защите диких кланов, собранных Эгой и Ротель. Года думала о будущих поколениях, поэтому вскоре перестала расплачиваться с ордами соленой рыбой и послала им семена, инструменты и сельскохозяйственную утварь. Теперь, пока одни чинили и обороняли соляные дороги, другие поднимали непаханые земли. Время дикости и безнадежности, время пожирания человеческой плоти должно было миновать, превратиться в темную тайну.
Ни одна община не соглашалась принимать на поселение дикарей, однако благодаря посредничеству Фродоина им было позволено заселить покинутую деревню рядом с монастырем Санта-Мариа-де-Сарба, близ соляной горы. Следующий шаг состоял в том, чтобы восстановить стратегически важные укрепления замка Кардона, а потом, с годами, получить письмо о статусе поселения.
Года повернула голову и обменялась взглядом с епископом. Женщине было уже около сорока, и этот возраст ей замечательно шел, хотя солнце и позолотило ей кожу, а годы добавили морщин. Вот она закончила торг и подошла к Фродоину. В ее темных волосах уже пробивались серебристые нити. Они смотрели друг на друга целую вечность, не говоря ни слова. Такие моменты были хуже всего. Фродоин умирал медленной смертью, но у него была своя гордость.
– В своем письме ты написала правду, Года? – осторожно спросил он.
– Боюсь, что да, епископ. – Она давно уже не называла его по имени. – Мои люди заметили следы многочисленного отряда на соляной дороге. Через Пиренеи перешла почти сотня наемников, и все свидетельствует, что направляются они в замок Тенес.
