— Ага, — поддержал его Забродов, — запиши на манжете. Ручку тебе дать? А когда запишешь, будь добр, ответь на мой вопрос. — Он без спроса взял из пачки полковника сигарету, вынул из кармана зажигалку и принялся чиркать колесиком. — Это какое-то наваждение, — пожаловался он, раздраженно бросая свою зажигалку на стол и беря полковничью.
— Два месяца не могу заправить эту чертову штуковину. Побираюсь, как бомж. — Он прикурил и окутался густым синеватым облаком.
— Итак, я слушаю, — донеслось из недр дымовой завесы.
— Ты прав, — неохотно отозвался Мещеряков, на всякий случай еще раз оглядываясь по сторонам и понижая голос. — Мне очень не понравилось то, что тебя там видели. И причина этого должна быть тебе известна: мы с тобой знакомы много лет, и я желаю тебе только добра.
Забродов вдруг резко подобрался на стуле, вынырнув из дымного облака, и остро поглядел на полковника.
— Извини, Андрей, — сказал он, — но я что-то не понял. Сколько себя помню, разговоры о том, что мне желают добра, кончались если не выстрелом в спину, то, как минимум, гауптвахтой. Объясни-ка, что это значит.
— Нет, это ты мне объясни, — свирепо зашипел полковник, резко подаваясь вперед, — какого черта тебя туда занесло? Кто тебя просил лезть в это дело? Свернешь себе шею, чертов старый дурак!
Илларион откинулся на спинку стула, закинул ногу на ногу, нелепо перекосился на один бок и посмотрел на старинного приятеля с веселым изумлением, словно тот только что отмочил веселую, но совершенно неожиданную шутку, неподобающую ему ни по рангу, ни по уровню умственного развития.
— Однако, — сказал он. — Выходит, ты решил, что я подался в частные детективы и болтался вокруг развалин на Каширском шоссе потому, что решил в одиночку расследовать это дело? Прости, Андрей, но такого я не ожидал даже от тебя!
— Мне не нравится это «даже», — процедил Мещеряков.
— Врешь, — сказал Илларион. — Я тебе сейчас весь не нравлюсь, со всеми потрохами, но, если хочешь, я возьму слово «даже» обратно. Итак, подобной глупости я от тебя не ожидал. Как ты мог такое подумать?
— А что, черт возьми, я должен думать?! — гаркнул выведенный из равновесия Мещеряков. На них начали оглядываться, и Илларион укоризненно покачал головой. — Что я должен был подумать? — повторил полковник свистящим яростным шепотом, ложась грудью на стол, чтобы Забродову было лучше слышно. — Только не говори мне, что ты пришел поглазеть на развалины! Ну, какого черта ты там делал?
— Это что, допрос? — продолжая веселиться, спросил Забродов.
— Если хочешь, могу организовать и допрос, — сердито пообещал Мещеряков. — На Лубянке, мать твою, в мемориальном полуподвале, где проводил допросы Феликс Эдмундович.
— Ну, чего ты кипятишься? — миролюбиво спросил Забродов. — Я же не виноват, что у твоего информатора непорядок не то с языком, не то со зрением, а скорее всего — с мыслительными способностями. Меня он, видите ли, заметил…
— Да не тебя, — проворчал Мещеряков. — Машину твою он заметил. И не он, а я. Лично я, понял? Машину заметил, а тебя не нашел.
— А, — сказал Илларион и вдруг ухмыльнулся. — Это потому, что я был на самом видном месте.
— Парадоксами развлекаешься? — проворчал Мещеряков и вдруг заорал на все кафе, словно командуя батареей:
— Официант!!!
Забродов ухмыльнулся, все присутствующие, как один, вздрогнули и обернулись, но командный голос полковника возымел действие: в отдалении возникло и стало неторопливо приближаться, лавируя между столиками, некое видение в мятой белой куртке, натянутой на грушевидный, заметно расширяющийся книзу торс.
Судя по усам и короткой стрижке, видение было мужского пола, и Мещеряков досадливо поморщился: он не любил мужчин, занятых в сфере обслуживания, по старинке полагая, что разносить напитки — совершенно не мужское занятие.
— У нас не курят, — неприветливо заявило, видение, приблизившись к столику.
— У вас еще и не обслуживают, — сварливо парировал Мещеряков. — Коньяк у вас есть?
— Нет, — покорно складывая руки на животе, ответило видение.
— Ты куда меня притащил? — набросился полковник на Иллариона.
— Я тебя никуда не притаскивал, — безмятежно ответил Забродов. — Это ты сцапал меня на улице и затолкал сюда. Тебе нужно было о чем-то поговорить.
— Ч-черт, — с чувством сказал Мещеряков. — Принесите сто пятьдесят водки, — бросил он официанту.
— Мне кофе, — все так же безмятежно сказал Илларион. — И учтите, что если вы не вернетесь до Нового года, заказ вам придется оплачивать из своего кармана.
— Переживу, — ответил официант и удалился.
Мещеряков проводил его долгим взглядом, сухо откашлялся в кулак, зачем-то подергал узел галстука, словно тот вдруг начал его душить, и снова повернулся к Иллариону.
— Ладно, — сказал он, — хватит дурака валять.
Рассказывай, кой черт занес тебя на эти галеры. Что это за место, на котором я тебя не заметил?
— Завал, — спокойно объяснил Илларион. — Нас там много было. Просто униформа настолько бросается в глаза, что на лица практически не обращаешь внимания.
— Ты хочешь сказать…
— «Центроспас», — сказал Забродов и вдруг смущенно заерзал на стуле, пряча глаза.
— Та-а-ак, — не в силах скрыть изумление, протянул полковник. — Вот так вот, значит… Грехи замаливаешь?
А тебе не кажется, что это попахивает маразмом?
— Грехи? — Забродов перестал ерзать и сел прямо. — Какие грехи? Если за мной и есть грехи, то замаливать их не мне… да и вряд ли их тогда замолишь.
А что до маразма, так в прежней моей профессии его было гораздо больше.
Мещеряков снова помянул черта и растерянно замолчал, с интересом разглядывая Забродова. Ничего не скажешь, Илларион во все времена умел удивлять, но это уже не лезло ни в какие ворота. «И ведь сказать ему нечего, — подумал полковник, глядя в непроницаемо-спокойное, как у Будды, лицо своего друга, которого он никогда не мог понять до конца. — Потому что по большому счету он прав. Интересы государства — штука скользкая, а Илларион всегда любил, чтобы под ногами была прочная опора.»
— Ну, куда ты лезешь? — сказал он вслух. — Ты же старый!
Забродов только ухмыльнулся в своей всегдашней манере, способной добела раскалить айсберг и заставить черепаху в ярости метаться по потолку.
— Ну и черт с тобой, — сказал Мещеряков. — Чем бы дитя ни тешилось… Я, собственно, только хотел сказать, чтобы ты не пытался, гм… расследовать.
Не надо.
— А почему, собственно? — спросил Забродов и взял из полковничьей пачки еще одну сигарету. — Я вижу, ты что-то знаешь. Бог тебе судья, Андрей, но если я узнаю, что ты как-то причастен…
