Губы Сварга растянула презрительная усмешка.
– Узнаю в вас Крейна, юный Хэллхейт. Ваш отец тоже всегда мастерски выворачивает истину наизнанку. Поэтому сегодня вы будете молчать. Охрана, заберите у них оружие!
В тишине все проследили, как к ним подходит перекачанный охранник с квадратным лицом.
– Атея, пойдем, не трать на них свою заботу, – добавил Сварг, развернувшись, и подол его зеленой мантии исчез за дверями зала совета.
Однако Атея все-таки осталась на месте, наблюдая за тем, как Дафна и Никк нехотя сдают свои клинки.
«Теперь вся надежда только на Тейна и Чарну», – подумала Аня, мучаясь с застежкой на своих ножнах.
«Или на трусость Смерона», – отметил Никк.
Лир хмуро отдал свой меч и кинжал, и еще один, что был у него в правом ботинке, и потянулся за ножом в кармане пальто. Святой Арий, сколько же оружия он умудрился с собой пронести? И Аня не могла сказать точно, почему мать Никка и Дафны тем временем не сводит с него глаз, ибо боялась заглядывать в ее разум. Вызвана ли ее бдительность страхом или, напротив, интересом?
Когда Лир протягивал последнюю заточку охраннику, он на кратчайшую долю секунды встретил взгляд Атеи. Та, однако, никак не отреагировала.
– Прошу за мной, – сдержанно сказала она и распахнула дверь в зал.
Очутившись внутри, Аня чуть было не ахнула. Здесь было светло как днем, кресла за огромным овальным столом пустовали, а старейшины стояли лицом к вошедшим. Одиннадцать пристальных взглядов пронзили землянку насквозь.
– …И надо было будить? – У окна материализовался бородатый мужчина в помятой мантии, накинутой поверх костюма. Увидев Хэллхейта, он осекся. – А… Ну ладно.
Двенадцать старейшин.
Все они, как и говорил Нааек, казались мудрыми и почтенными даитьянами в годах. По крайней мере, на первый взгляд.
«Как мы найдем среди них того, кого ищем, Никк? – в полном смятении спросила его Аня. – А если они поймут, что кто-то пытается прочитать их мысли?»
«Поймут, без сомнений, – согласился тот. – Но пока сообразят, кто именно, надеюсь, дело будет уже сделано».
Двери за спиной гулко захлопнулись. У Ани пересохло во рту. Теперь вчетвером они словно стояли перед судом присяжных, отвечая за преступление, которого не совершали.
– Так, значит, это правда? – спросила дама с прической, похожей на гнездо сороки. Ее высокий голос резал слух. – Собственные дети главы совета переметнулись на сторону врага?
«Лонна, – подсказал Никк. – Как думаешь, Смерон мог прикинуться женщиной? Иногда мне безумно хочется ей врезать».
Аня мысленно сконцентрировалась, направив сознание к Лонне. Та, ощутив неладное, замерла и бросила обеспокоенный взгляд на других старейшин, но ничего не заподозрила и секунду спустя расслабилась, позволив с легкостью прочитать свой разум.
Усталость, раздражение, обида на мужа, который никогда не поддерживает ее в трудной работе. Неприязнь к Атее. Ревность?.. Одиночество и желание быть всегда и во всем впереди всех.
«Нет, вряд ли это она, Никк».
– Позволь им объясниться, Лонна, – возразила Атея, неспешно пройдя вдоль зала и остановившись справа от Сварга, занимающего место в центре. – На все бывает причина.
– Да, и эта причина – предательство, – грузный мужчина с давно поседевшей длинной бородой лениво опирался о стену. – Не понимаю, зачем мы здесь собрались? Закон есть закон. Измена родине карается смертью.
«Спарк тоже не похож на засланника, – Никк окинул взглядом оставшихся. – Ты посмотри тех, что справа, а я займусь левой стороной».
«Хорошо».
«Да и, Аня, – она почувствовала, что Никк покосился на нее, – не заглядывай глубоко в их мысли, иначе можно потеряться в водовороте воспоминаний. Смерон вряд ли ожидает, что мы будем искать его таким способом, так что не думаю, что он успел приготовить фальшивые картинки для нас».
– Предательство? – воскликнула Дафна, подавшись вперед. Лир хотел было ее остановить, но под прицелом устремившихся на него свирепых взглядов опустил протянутую к Даф руку. – Все в точности наоборот!
Сварг сердито сдвинул густые брови.
– Вот как? Тогда объясни, дочь моя, почему ты привела его, – он посмотрел на Лира, – прямиком в столицу.
Даф начала что-то рассказывать, то и дело срываясь на крик, когда кто-нибудь пытался ее перебить. Однако слова ускользали от Ани, все ее внимание было приковано к поиску Смерона.
Никк был прав, вихрь чужих эмоций захлестывал ее с каждой попыткой заглянуть в чей-то разум. Яркие и тусклые, воспоминания и размышления, радости и горести. Возмущение, безразличие, озабоченность, высокомерие. И даже азарт и скука. Весь спектр настолько реальный, что начинала кружиться голова.
– …И фомор не мог быть так глуп, чтобы прийти сюда без мотива, – спорили старейшины с Дафной.
– Мы не знаем, что случилось на Земле. Как глубоко Хэллхейт пустил свои ядовитые корни в их сердца?
– …Выдвинуться на Патил, пока не поздно!
– …Убить всех, включая землянку!
«Вы скоро? – услышала Аня буквально вопившую мысленно Дафну в надежде, что она или Никк услышат. – А то наши жизни оборвутся быстрее, чем Смерон успеет оскалиться».
«Потяните время немного, – откликнулся Никк. – Осталось проверить еще нескольких».
Дафна выругалась. Вслух. И сделала, очевидно, единственное, что могла придумать. Она сорвала с запястья браслет и острым краем подвески решительно вспорола себе кожу на ладони.
У Лира по пальцам потекла кровь, крупные алые капли упали на отполированный пол.
Старейшины разом умолкли. С круглыми глазами они уставились на две одинаковые раны на руках фомора и даитьянки.
– Нет нужды убивать того, кто уже умер однажды, – сказала Даф и продемонстрировала всем искрящуюся анâтью на своей окровавленной ладони. – Элеутерей этого не заслуживал в первый раз, не заслуживает и сейчас.
Повисшая в зале тишина сменилась растерянными перешептываниями. Кто-то с ужасом, а кто-то с гневом смотрел теперь на Лира.
Атея что-то шепнула на ухо Сваргу.
– Нет, это невозможно. – Отец Дафны и Никка недоверчиво взглянул на жену. – Он давно мертв, Атея.
– Неужели тебя ничего не смущает? Посмотри на его движения, на его манеру держать себя. Посмотри в его глаза, Сварг. Могу поспорить, ты тоже их не забыл.
– Глаза Хэллхейта.
– Глаза Мунварда.
Аня забыла о своей работе, с замиранием сердца наблюдая, как Сварг медленно подходит к Лиру. На лбу у главы старейшин пролегла глубокая морщина, отражая печальные раздумья. Он долго молчал, всматриваясь в лицо фомора, стоявшего перед ним неподвижно, но гордо, точно сдавшийся воин.
