Да, я крупно вляпалась. Больше всего мне жалко маму с папой, они же не знают, что у меня всё относительно неплохо, представляют себе ужасы, переживают. Особенно мама. Боги, если вы есть, пусть родители справятся! Но раз уж я оказалась в новом мире, я приму его и постараюсь устроиться. Я приложу все усилия, чтобы не выживать, а полноценно жить. И кто знает, может быть я найду способ передать весточку?
— Встать! Отойти от двери! На выход!
Единственное развлечение в тюрьме — встречи со следователем, бесцветным мужчиной с запоминающимися пугающе-равнодушными рыбьими глазами.
Сто семь шагов по полутёмному коридору, третья дверь справа. Помещение почти что моя камера, только просторнее, и вместо топчана тяжеловесный стол и два стула. Следователь, как обычно, уже сидел на своём месте. Каждый раз он неторопливо рассматривал меня, будто видел впервые и хотел тщательно изучить. Поначалу я терялась, эта его манера нервировала, потом привыкла или, скорее, смирилась.
Наконец, вместо приветствия:
— Садись, назови своё имя.
Первый раз я ему солгала. Сказала, что не помню. Мужчина на это презрительно фыркнул и… приказал меня увести. Как я тогда испугалась! Сразу вспомнились сказки о магах, за версту чующих обман. Всё оказалось несколько проще. Я себя чем-то выдала, интонацией ли, мимикой ли. Где-то через час меня отвели в другую допросную, и вот тогда я поняла, что такое настоящий страх, потому что по центру помещения возвышалось железное кресло, очень похожее на пыточное.
— Я всё скажу, — пискнула я, едва в голове с ослепительной яркостью вспыхнуло слово «пытки».
— Конечно, — следователь впервые улыбнулся.
Я бестолково дёрнулась. После затянувшейся болезни против крепких мужчин, привыкших иметь дело с заключёнными, у меня не было шансов. Меня крепко схватили, на запястье останутся отвратительные синяки, усадили, зафиксировали грубыми кожаными ремнями. На голову одели металлическую шапочку, затянули ремень под подбородком. Обездвиженная, я отчётливо поняла, что все мои предыдущие проблемы проблемами не были, так, мелкие досадные недоразумения.
— Пожалуйста, — прохрипела я.
Я боюсь боли. Могу её не замечать, когда в крови играет адреналин, но не сейчас, кода по спине течёт холодный пот, а пальцы трясутся, как у припадочной. Окружающее пространство расплылось из-за пелены слёз. Люди в форме застёгивали последние ремешки. В голову закралась подленькая мыслишка, что лучше бы на моём месте оказалась Женя, затеявшая безобидную игру. Может быть я всё-таки в аду, только не с котлами и дровами, а в цивилизованном?
— Назови своё имя.
— Аля.
— Ты помнишь, кто ты, как здесь оказалась?
Молчать не было смысла. Едва я поняла, что, возможно, пыток удастся избежать, меня как прорвало. Врать больше я не пыталась, рассказала всё как на духу, а под конец и вовсе скатилась в истерику, жаловалась, просилась домой. Наверное, не зря… в том смысле, что во взгляде следователя появился намёк на простое человеческое сочувствие. Переводить меня из одиночки в общую камеру он запретил.
— Что застыла? — пока следователь меня разглядывал, я погрузилась в воспоминания и не сразу отреагировала на предложение сесть.
— Задумалась, простите.
Кстати, позже я узнала, железное кресло всего лишь детектор лжи, принцип действия которого так и остался для меня загадкой.
— Аля, я только что закончил оформлять документы. Дело закрыто, закон ты не нарушала, обвинений в твой адрес нет, поэтому сегодня мы прощаемся.
— Уже?
Странно прозвучит, но в тюрьме, если не считать первых ужасов, было уютно. Не нужно заботиться о куске хлеба, не нужно ни о чём переживать. От баланды, которую выдавали вместо еды, болел желудок, но с этим я готова мириться. Чужой незнакомый мир пугал, а тюремные стены надёжно защищали.
— Ты хотела поселиться в камере навечно? — следователь подхватил папку с бумагами. — Идём, — и первым вышел из допросной.
Я уныло поплелась следом. Мы поднялись по узкой винтовой лестнице, прошли по коридору, ничем не отличавшемуся от уже виденных. Звякали открываемые и закрываемые решётки, скрипели не смазанные петли.
— Сюда, — скомандовал следователь.
Увидев громоздкий аппарат, очень похожий на антикварную фотокамеру, я, признаться, удивилась. Следователь кивком показал, куда мне встать, склонился над окуляром, пощёлкал рычажками.
— Смотри в объектив, замри и не моргай.
Вспышка. В голове неприятно зашумело. Когда зрение вернулось, следователь пинцетом вытаскивал из аппарата металлическую пластинку размером с ладонь.
— Ты у нас проходишь как беженка. В принципе это недалеко от истины. Другая страна, другой мир — разница невелика, — следователь окунул пластинку в остро пахнущий химией раствор, подержал, поболтал, вытащил, промокнул салфеткой. — Держи твой документ, удостоверяющий личность.
Э? Вопреки ожиданиям, изображение на пластинке не появилось.
— Здесь пусто, — заметила я.
— Отнюдь. Чтобы увидеть ментальный снимок, нужно смотреть через специальный прибор. Внешность можно изменить, ментальную суть — почти невозможно. Давай лучше поговорим о том, куда ты пойдёшь и что будешь делать.
Грустный вопрос. Идти мне некуда. Я посмотрела на себя. В тюрьме к ночнушке мне выдали мешкообразное платье цвета детской неожиданности. Две тряпки, разношенные стоптанные ботинки, блинообразное недоразумение, когда-то бывшее шляпой, и документ — всё моё богатство на данный момент.
— Домой хочу, — не удержалась, вырвалось. Сказала хоть и тихо, следователь услышал:
— Технически невозможно. Начертить Печать недолго, но нужны координаты твоего мира. К тому же неизвестно, как ты перенесёшь второе путешествие. Я нашёл несколько упоминаний об иномирянах, самое последнее столетней давности. Большинство погибали сразу. Прохождение через информационное поле планеты очень больно бьёт по мозгам. Двое сошли с ума, один покончил с собой. Для тебя самая интересная запись о выжившем иномирце, сделавшим блестящую карьеру переводчика. Он, как и ты, усвоил абсолютно все языки.
Я слабо улыбнулась.
— Беда в том, что ты девочка, причём девочка безродная, документов об образовании не имеющая. Рекомендательных писем у тебя тоже нет. Ни в одно приличное место тебя не возьмут. Тем более, когда ты придёшь в нищенской одежде.
— И что делать? Милостыню просить? — я скривилась.
Представив, как буду тянуть руку к прохожим и клянчить, внутренне передёрнулась.
— Не дадут. В первый же день в подружках у кого-то из местных авторитетов окажешься. Надоешь — выкинет, другие будут пользоваться. Лучше сразу в средней руки бордель, нормальная хозяйка старается, чтобы её девочек не слишком обижали. В элитный не возьмут.
Горло сдавило спазмом. Страшно почти так же, как когда я пыток ждала. Вполне представляю, что со мной сделают. Я замотала головой:
