— Уверенна, Черничка? Залог счастливого брака — достаток, внимание, уважение. Я готов тебе это дать. Со временем, пусть не сразу, но ты поймешь, как просто поменять отношение к человеку. — задумчиво протянул он, отводя взгляд и глядя куда-то за спину. — Ты думаешь, это просто машина? Нет, Черничка. Она олицетворяет все то, чего ты хочешь. Не думай, что такая уж большая загадка. — мужчина резко перевел взгляд на меня и я содрогнулась от черноты его глубин. — Подумай об этом на досуге и поймешь, что я прав. Всегда.
Наверное, впервые тогда я хотела найти что-то хорошее в Шакалове. Понять мотивы его поступков, оправдать жестокость и, возможно, простить. Зачем? Кто хочешь жить с тем, что отец твоего ребенка, первый мужчина и, быть может, будущий муж — мразь, растоптавший тебя и проехавшийся танком на твоих остатках. Соглашусь, для кого-то он — прекрасный любовник, для кого-то — верный друг, а быть может и — добрый благодетель… Но для меня он бес во плоти, олицетворение ада, мужчина, не достойный даже рукопожатия. В тот момент я твердо решила, что сделаю все возможное, чтобы Шакалов не смог даже подержать нашего ребенка на руках. Все!
— Ты забываешь самое главное, Кирилл… — тихо прошептала я, позволяя надрывным ноткам голоса раствориться в шуме ливня. Набрав полные легкие воздуха, втянула слезы обратно, а спину выровняла, что придало какой-то большей уверенности голосу. — Основа любого брака — любовь. Она же рождает доверие. А имея доверие тебе плевать на все остальное. Да… Уважение и внимание — приятная вещь, но идет в комплекте с доверием. А достаток лишь приятный бонус, а не основа. Никак нет!..
— И что же ты решила, Черничка? — скрипя зубами, из последних сил спокойно, выплюнул Шакалов. Я видела, как его кулаки сжимаются и разжимаются, скулы играют, а глаза темнеют, хотя казалось — больше уже некуда.
— Я не хочу брака, но и не могу требовать от тебя отказа от ребенка. По-моему, для нас обоих это лучший вариант. Зачем тебе девушка, которая тебя ненавидит?
И тут терпению Шакалову пришел конец. Он посмотрел куда-то под ноги, сжал кулаки до покраснения и грубо выплюнул пару ругательств. А затем медленно посмотрел на меня.
Я вязко сглотнула и начала медленно отступать назад, ведь одна мысль то и дело крутилась в голове: "Он сейчас убьет тебя!" Шакалов медленно следовал за мной, вторя каждому шагу, пока я не уперлась в бампер машины, оказавшись в ловушке.
— Ты не учла одного, милая… — прошипел он, хватая меня за бедра и усаживая на машину. Он раздвинул мои ноги, вклиниваясь между ними и крепко зафиксировал туловище рукой. Вторая же скользнула по распахнутому пальто, оставаясь на подбородке. Зонт улетел куда-то в лужу. Его губы были прямо напротив моих, глаза смотрели прямо в глаза, а дыхание грело кожу лица, когда он грубо отчеканил: — Я хочу тебя. Всю. Ты будешь только моей, ясно? И если не хочешь принимать внимание по-хорошему, то будем действовать по-плохому.
Шакалов резко обернулся назад и безошибочно определил окно нашей квартиры. Не знаю, как мужчина это почувствовал, но родители стояли там, обнявшись и перешептываюсь, что-то обсуждали с задумчивой улыбкой.
— Твой отец банкрот. — коротко и ясно сказал Кирилл, возвращая свое внимание ко мне. — Ваша квартира в залоге и судя по тому, что семья Хеви не платит по счетам больше полугода, остались считаные часы твоей спокойной и беззаботной жизни.
Земля медленно уплывала из пол ног, перед глазами начали проплывать всякие мелочи, незначительные детали, которые могли бы опровергнуть или подтвердить слова Шакалова.
— Ты врешь! Не может быть… Они бы сказали мне. Поделились! — со слезами на глазах, прошептала я, совсем не замечая, что дождь прошел. Ощущая мою потерянностью, Шакалов перестал удерживать меня рукой на спине, а скользнул ею по животу, погладил грудь и завел за спину, тяжело дыша. Его глаза горели таким желанием и жаждой, что могли бы воспламенить воздух.
— Вряд ли бы они сказали тебе, Череничка. Факт в том, что скоро тебе придется искать жилье. А родители? Как считаешь, примут тебя беременную с ребенком? По моим данным, твой отец уже рассматривает, как временное место проживание, комнату в общежитии. Думаешь, там есть тебе место? — шептал Шакалов в лицо, остервенело поглаживая кожу лица, изучая волосы, жадно втягивая запах… А затем вдруг посмотрел на меня и прищурившись, улыбнулся. — И все, что тебе нужно делать, чтобы этого избежать — быть послушной.
В голове то и дело прокручивались картины легкого и беззаботного детства. Вот мама ведет меня в сад, вот отец дарит первый телефон, а вот мы все вместе на пикнике на майские праздники. Отец не всегда зарабатывал хорошо, но я была одета лучше, чем многие дети олигархов. Мама водила меня на все кружки, которые я хотела, несмотря на занятость на работе. И пусть сейчас у нас разногласия, но я должна была им больше, чем стоила моя жизнь.
— Что ты хочешь, Шакалов? — губа задрожала, а тело напряглось, словно струна. Было страшно, больно и так холодно, что каждая клеточка тела покрылась мурашками. А тепло мужчины напротив, его горячие руки, действовали на меня странно — опаляли холодом.
— Поцелуй меня, Черничка. — не задумываясь прошептал он, фиксируя руку на шее, а другую подкладывая мне под ягодицы. Наверное, чтобы не сидеть на холодном… — Поцелуй и я решу все проблемы.
Зажмурившись, я сжала губы и быстро чмокнула мужчину в нос, с трудом подавив рвотный спазм.
— Не так! — рыкнул он, а затем тяжело дыша, медленно отчеканил: — Положи одну руку мне на щеку, а вторую заведи за шею.
Тяжко вздохнув, я еще раз посмотрела на окно кухни. Родители все еще были там. Хотелось бы верить, что Шакалов врет, но некоторые детали не давали мне покоя: вот уже три месяца мама не ходит в своей любимый салон, а отец перестал пить пиво, есть полюбившиеся креветки и забросил дорогостоящие лекарства от сердца. Я много раз спрашивала — в чем дело? Он отвечали в один голос: "временные трудности" или "копим на дачу".
Я повернулась к Шакалову и скрепя сердцем, подняла руку. Сказать, что коснуться его добровольно было больно — промолчать. Его дневная щетина ударила в ладошку тысячей разрядов, превращая ее в камень. Дыхание участилось, а слезы то и дело подкрадывались к горлу. Но я терпела, словно какая-то мазохиста потянувшись второй рукой к его шее.
Не сдержавшись, из горла вырвался всхлип, а Шакалов судорожно втянул воздух через зубы и хрипло прошептал: "Черничка"…
— Теперь запусти пальцы в волосы… — выдохнул он, словно последний глоток воздуха. Я сделала это, стараясь смотреть куда угодно, только не на Шакалова. "Родители, родители, родители! Ты им должна, должна, должна!" — нашептывал внутренний голос каждый раз, когда я хотела отпрянуть, оттолкнуть, убежать.
Вязко сглотнув, Кирилл ближе придвинулся ко мне и слегка натянув волосы, заставил поднять на не него взгляд:
— А теперь поцелуй меня в губы, Черничка. Я хочу почувствовать твою помаду, язык, запах. Сделай это сама.
— Ты точно поможешь моей семье? — тихо переспросила я, не позволяя и нотки паники проскользнуть в голосе.
