Я пропустила момент, когда что-то тяжелое зацепилось за кисть и щелкнуло. Забыв о себе, я глянула на руку, с которой орудовал Шакалов. Наручники! Он пристегнул меня к кровати…
— Что за черт ты творишь?! — испуганно выкрикнула я, когда я он проделал тоже самое с другой кистью. Теперь мои руки были обездвижены, лежали ровно по швам вдоль головы.
— Слышала, что сказала стюардесса Мила? — бархатно прорычал мужчина мне на ухо, а затем укусил за мочку. — "Займите свои места и пристегнитесь". Все по плану. Я о тебе забочусь, Черничка.
— Уверенна, она не это имела ввиду. — Кирилл стал с постели, заставляя с ужасом ждать, когда он просто выйдет из комнаты. Такое наказание было в его духе! Но он лишь стал над кроватью, внимательно рассматривая меня жадным взглядом. Я видела, как Шакалова заводила моя покорность, отсутствия сопротивления и долька ужаса в глазах. Но еще, кажется, он рассматривал кожу, волосы, платье, украшение у меня на шее… Его дыхание становилось все тяжелее, взгляд мутнел, а дикая злость уходила, сменяясь каким-то хищными чертами.
— И так, ты продала мое украшение. — тоном недовольного учителя протянул он, словно ожидая дальнейшего рассказа от меня. Рука Кирилла легла на галстук и мужчина резко потянул за него, снял и бросил на пол. Попустив пару пуговиц на шее, он еще раз обвел меня взглядом и рыкнул: — Идеально. Ты вся моя. Как и должна быть.
Мне не хотелось прикосновений Шакалова до жжения в легких. А судя по его взгляду он уже распланировал, как именно проведет весь полет. Так просто сдаваться я была не намеренна, посему решила отвлечь его разговорами:
— Ты кинул мне в лицо украшение за миллионы долларов! Я была уверенна, что ты переживешь его потерю. — предложение вышло уж очень едким, а Шакалов недовольно рыкнул, ускорившись. На пол полетел пиджак, запонки и рубашка, обнажая его идеальное накачанное тело, где каждая мышца была прорисована, как на уроке анатомии. — Надеюсь моя подруга не пострадала?
— Что ты, Черничка. Я выкупил у нее свое же украшение! — обнажая белые зубы, нарочито спокойно протянул мужчина. — Скажи спасибо, что я могу наказать тебя иначе, чем остальных.
— Лучше бы ты меня избил… — прошептала я себе под нос, но Шакалов услышал. Он ловко расстегнул штаны, позволяя тем упасть на пол, затем переступил и шагнул ко мне. Кирилл медленно оказался сверху, утопая в пышном платье, но не спеша его снимать. Его пальцы скользили по коже, залезая куда угодно, ведь запретить ему уже никто не мог. Я же закусила губу и молчала, ожидая, когда его азарт кончится… Как вдруг пальцы добрались до шеи, сжимая из все сильнее и сильнее. Глаза Кирилла оказались напротив моих, словно требуя чего-то, ожидая или даже прося… Но я не знала, чего он хочет, а пальцы его сжимались все больше и больше. Дыхания не хватало, легкие жгло, а легкое головокружение делало мир вокруг белой пеленой. Возможно мне не следовало этого говорить, но слезы уже выступили на глаза, а внутренне достоинство не разрешало извиниться и попросить отступить: — Мне кажется, если бы у Коронова был выбор: трахаться с тобой или умереть, он бы по-прежнему валялся расчлененный на трассе.
Кирилл усмехнулся, но не сказал и слова, словно не ожидал от меня ничего другого.
— И это твой выбор?.. — в ответ выплюнул Шакалов, на долю секунды отпуская пальцы и снова сжимая. Немного воздуха проникло в легкие, позволяя быть в тонусе, но не переставать мучиться от жажды. — Ты постоянно выбираешь не тех людей и не ту сторону. Максим бы никогда меня не предал. Никогда. Даже есть его слюни на тебя будут, как у сербернара — он преданный пес.
— Ты называешь брата — псом? Очень… по-семейному! — съязвила я, когда он снова дал возможность вдохнуть.
— Ты не поняла главное, Черничка. Ты должна принять сторону. Раз и на всегда. — Кирилл разжал пальцы и привстал. Теперь он возвышался надо мной, а ширинка его боксеров была прямо напротив моих губ. Шакалов смотрел на меня снизу в верх, рассекая холодным тоном воздух: — Я зол на тебя. Очень! Хочу оставить тебя так на сутки, а может и двое. Наверняка за это время ты поймешь, что со мной лучше не шутить. Но параллельно тебя может тошнить, хотеться в туалет… Сама понимаешь. Эти двое суток станут для тебя вечностью и худшим воспоминанием в жизни… НО! Есть и другой вариант. В котором ты перестаешь вести себя, как сука и слушаешься.
Я была готова пролежать так, хоть всю жизнь, лишь бы не идти на поводу у этого беса. Готова!.. Но где-то там, на заднем плане, здравый смыл шептал, что сейчас я в ответе не только за себя. Ребенок внутри мог не пережить подобных "нравоучений", а это значило конец не только для него, но и для меня. Возможно, Шакалов блефовал, но… Я была совсем не уверенна.
— И чего же ты хочешь? — сдаваясь прошептала я, увидев торжествующую косую улыбку.
— Чего я хочу? — философски протянул Шакалов, скользя указательным пальцем по моим голым рукам, вызывая щекотку и мурашки. Его взгляд поедал меня, как деликатес, перед которым не устоять, но я была уверенна, что смотрел он так на каждую самку, с которой спал. Наверняка и на стюардессу Милу с моей подругой Ингой тоже. — Я хочу больше, чем ты готова сейчас принять и исполнить. Намного больше, Черничка.
— Но чего ты хочешь именно сейчас? — осторожно протянула я, стараясь абстрагироваться от хищной ауры мужчины, перестать чувствовать его прикосновения и не робеть перед грязными взглядами. — Ведь не зря затеял всю эту игру…
Кирилл усмехнулся, словно подтверждая мои догадки и бархатно низко прошептал:
— Сейчас я расстегну тебе руки. — в доказательство, мужчина поднял со столика маленький ключик и провел им по моим рукам, медленно поднимаясь его все выше и выше. — Хочу, чтобы сняла свое платье, затем белье. Стала на четвереньки и отсосала мне. Без фокусов, с чувством и желанием. Так, чтобы я кончил тебе в рот, а ты приняла все, до последней капли. Сама.
— Кирилл… — к глазам подобрались слезы, а ком в горле мешал словам звучать четко. Голос звучал рвано и хрипло, ведь я прекрасно понимала, зачем мужчине это нужно. — Ты ведь понимаешь…
— Понимаю. — внезапно перебил он меня и всунул замок в скважину наручников. — Именно поэтому и говорю: у тебя всегда есть выбор. Подчиниться или нет. Страдать, изводиться, нервничать или нет. Нравиться тебе это или нет, отныне ты только моя. Только.
Зажмурившись, я прикусила губу сильнее, чем следовало и закрыла глаза. Изначально было понятно зачем это представление с наручниками — чтобы дать "выбор" и воспитать покорность. Но вот одно никак не складывалось в голове:
— Зачем ты устроил эту подставу для меня и Максима? Чего ты добивался?
Шакалов рыкнул, словно его бесило, что я в который раз отхожу от интересующей его темы. Его пальцы упали на мои скулы, повели по ним, а затем скользнули к губам, насильно освобождая их из тисков моих зубов.
— Скажем так, хотел убедиться в том, в чем и так был уверен. — я открыла глаза, внимательно присматриваясь к блеску черных глубин мужчины. Желание в нем поубавилось, а раздражение, что лезу не в свое дело, возросло во сто крат. — И что же ты выбираешь? Наручники или удовольствие?
