Яклин расстался с Тишей без сожаления. Белокожая невольница, вроде бы она попала на Зиккурат с неба, что-то сломалось в ее звездном корабле — Яклин не сильно вдавался в подробности, когда покупал, в последнее время стала надоедать. И виной тому слабохарактерность Яклина, в которой, конечно, це-Цали никому и никогда не признается, пусть его даже оставят наедине в круглой комнате с медной лисицей! Яклин просто был добр к красивой женщине, и, как всегда, доброта к недостойному предмету вышла боком! И языка-то толком не выучила, а говорить с ней на космолингве Яклин отказывался принципиально — ещё не хватало, что бы хозяин говорил на языке рабыни, а уже возомнила себя госпожой над остальными наложницами и даже женами своего господина. Ничего, поживет в шатре погонщика верблюдов, и с нее враз слетит спесь и самоуверенность!
Яклин почти никогда не бьет рабов ради забавы и иногда это ему же выходит боком! Вот и сегодня утром, когда заявил, что намерен войти в город-крепость пешком и в одиночестве, три оставшиеся невольницы подняли вой до небес… Хотя, может, они подумали, что он и их бросает, как Тишу… Все может быть, таков уж характер це-Цали — все слишком быстро надоедает ему.
Отец иногда даже шутит над ним. Мол, ему, Яклину, надлежит не управлять Цалом, а стать бродячим умемом, ученым, который совершенствует свою мудрость, путешествуя от гонгмы к гонгме, изучая священные писания и толкуя их для людей. Очень уж Яклину нравится толковать рукописи, и это единственное, что никогда ему не надоест, но сегодня рукописи — редкость на Зиккурате.
Говорят, у Цалибу Девы-Иннатхи их целая тысяча… Вопреки насмешкам отца, Яклин ценит рукописи наравне с самоцветами, хорошими лошадьми и верблюдами, не говоря о женщинах. Гарем будущего Цали насчитывает более восьмидесяти невольниц, и нередко он берет их по нескольку за ночь, отсутствием жизненного сока Яклин не страдает!
В город-крепость Цала Исиды Яклину надлежало въехать, как подобает: со всеми почестями, присущими его высокому положению. Но це-Цали решил отложить пышный въезд на потом: сейчас у него иная цель.
Приказав сопровождению остановиться на не слишком богатой, но и не слишком бедной окраине, и ждать его распоряжений, Яклин направился на главную площадь города-крепости Исиды, где в это время года идет базар.
Базар города-крепости Цала Исиды обрушился на Яклина миллионом одномоментных звуков, запахов, ощущений! Пышные носилки со страусиными перьями, обитые бархатом, соседствуют здесь с потемневшими от ржавчины невольничьими цепями, розовое золото браслетов в зеленых, голубых и желтых искрах драгоценных краков — с тщательно отполированными живой плотью кандалами, великолепные, с изображением райских птиц с раздвоенными хвостами, изразцы оттенены серой рваниной рубищ, тончайшие ароматы розового, снежного, карминового масла перемешаны с вонью мускуса, грязных, потных тел, гнилых зубов и испражнениями животных.
Золотые и серебряные нити домотканых ковров, яркие атласные ленты в желтых камышовых циновках, трепещущие от усталых, ленивых поцелуев полуденного ветра, шелковые стены шатров и навесов, злобное шипение ядовитых змей из заплечных мешков бродячих умемов, отчетливо пробивающее горделивое ржание лошадей, недовольный и возмущенный крик верблюдов, истошный рев баранов, что тащат на убой…
Пройдя шелковый, бархатный, сафьянный и красильный ряды, Яклин свернул в чеканный, а потом в ковровый ряд. Разглядывая богатые и скромные товары, самих торговцев в лавках, горожан, он делал вывод о благосостоянии Цала Исиды в целом. И оставался довольным увиденным: конечно, жители не могут похвастаться особым достоянием, но определенный достаток у них есть! Нищих и странствующих умемов не больше, чем того полагал тох-цали устой, и в целом люди не выглядят угнетенными и запуганными.
Значит, все эти рассказы купцов о том, что правит Цалом Исиды злобная ведьма, силы в которой больше, чем в мужчине, не что иное, как пустые россказни. Скорее всего, Цалибу Дева-Иннатха просто обладает редко даруемым женщинам умом, иначе, откуда бы ее подданным выглядеть сравнительно сытыми, и на какие средства покупать все эти хорошие вещи, которыми торгуют на базаре? Конечно, может статься, что все это великолепие не для коренных жителей, а для тех же заезжих купцов, но Яклин не собирается покидать город-крепость так скоро, он успеет если не во всем, то во многом разобраться.
Конный и верблюжий ряд, на котором можно приобрести также выносливых мулов, или столь же выносливых, но несколько более упрямых, ишаков, годных лишь для самых низов общества, тянется на десять полетов стрелы, и Яклин не смог отказать себе в удовольствии, чтобы не пройти его степенно, не спеша, и опять остаться довольным! Драгоценные, благородные породы лошадей, с диким огнем в темных глазах продаются рядом с теми, что попроще, более подходящими для купцов и ремесленников, но видно, что и с теми и с теми хорошо обращаются. Заглянув в голубые глаза тханскому красавцу, чья шерсть топленого молока сверкает и переливается в ореоле солнечных лучей, оценив изящный изгиб лебяжьей шеи и упругость мускулов, как будто выточенных из мрамора, Яклин чуть было не забыл о своей роли.
Изображая странствующего умема никак нельзя обернуться к сопровождающему тебя слуге и кивнуть ему, что тебе приглянулся жеребец стоимостью в несколько богатых домов. Но лошади с детства были страстью Яклина. Придворные умемы рассказывали, что раньше, когда ещё не было Цалов, и предки Яклина жили, кочуя с земли на землю, лошади жили в одном шатре с человеком, и занимали место более почетное, нежели даже его жены. Видимо, горячая любовь к лошадям у Яклина в крови. Он также любит и верблюдов, но все же лошадей больше. В прошлом году Яклин даже выменял двух породистых лошадей на двух любимых жен из своего гарема — что поделать, не смог устоять перед силой и грацией благородных животных, а на другую плату проклятый торговец не соглашался! С силой заставив себя оторваться от созерцания лошадей, Яклин перешел на ряд, где продают невольников.
Здесь он не будет задерживаться, невольничий рынок — он везде невольничий. Кто-то сам надел на себя цепи за долги, кто-то захвачен в плен разбойниками, кому-то не повезло угодить в жернова правосудия и дать соседу благодатную почву для доноса.
Вот целый помост меднокожих воинов из кхастла Тримы — уж и кхастла самого нет, а они все еще носят прически из перекрещенных кос. В душе Яклин уважает такую несгибаемость нрава, но на месте погонщиков побрил бы всех невольников к нечистой матери. Впрочем, красивых рабов время от времени покупают богатые женщины преклонных лет, и для таких покупательниц все в невольнике должно быть совершенно.
Вот подняли вой две женщины — одна совсем молодая, еще девочка, а другая старая, лет двадцати пяти, наверно мать и дочь. Точно, дочку купил какой-то жирный меняла с заплывшими свиными глазками и неуклюжими, крючковатыми пальцами. Вот, сладострастно отсчитывает полторы серебрушки торговцу и уводит девочку. Причем мать голосит громче, чем дочь, но надсмотрщики быстро ее успокаивают.
Вот слышатся призывы досужего надсмотрщика без двух передних зубов взглянуть на невиданную в этом крае доселе красоту. Поддавшись любопытству, Яклин последовал к невысокому помосту. Обнаженная до пояса женщина на нем, действительно заслуживает высокой оценки — высокая ростом, стройная и хорошо сложенная, с белой, почти прозрачной кожей и почти такими же белыми волосами, она напоминает Тишу, видимо, тоже прибыла на Зиккурат на звездном корабле. Однако той цены, что запросил за нее беззубый торговец, женщина не стоит: от опытного глаза Яклина не укрылось, что с женщиной чересчур дурно обращались в дороге, наверно, поэтому она и не выставляется полностью обнаженной. Осознание этого заставило Яклина досадливо поморщиться — он не понимал купцов, самолично портящих свой товар. Какой толк от этой беловолосой женщины, если до этого ей пользовался весь разбойничий караван. Яклин сомневается, что рабыня проживет хотя бы две недели — в глазах женщины нет жизни!
